Ты умрёшь завтра(СИ)

     В начале мая обнаглевшим мохнатым разбойникам пришлось дорого заплатить за свою беспечность. Дошло до того, что один из них (видимо, главный), сидел прямо на железнодорожном полотне, лениво рассматривая неспешное приближение поезда. На платформу перед локомотивом со странным пирамидальным наростом самоуверенная зверюга не обратила внимание. Когда же до состава оставалось всего метров двадцать, главарь косолапых неторопливо поднялся, освободил железнодорожное полотно и утробным рыком подал команду к атаке. С обеих сторон леса выскочили мохнатые налетчики, прямо, как безбашенные бандиты дикого запада (о них советскому человеку поведали ГДР'овские фильмы с участием Гойко Митича). Медведи двигались молча и сосредоточенно, но тут умиротворенное бормотание тайги взорвалось треском пулеметных очередей, а со средней платформы шарахнули из гранатомета. Атака в миг захлебнулась. Уцелевшие медведи бросились наутек, а на поле боя осталось три черных туши и огромное пятно месива из крови, костей, кусков мяса, внутренностей и шерсти — в этого угодила граната. Поезд остановили, погрузили трупы поверженных врагов (не пропадать же мясу, которое, к тому же, в дефиците) и, довольные собой, продолжили путешествие домой. В Красном их встретили, как героев, бронепоезду присвоили почетное имя «Непобедимый», а ветераны недавнего боя с гордостью вывели на стенках своих ржавых дотов первые алые звездочки, как это делали летчики-истребители во Вторую Мировую войну, чтобы, значит, враг издали видел, с каким асом ему предстоит иметь дело. К концу лета собственные имена получили еще три бронепоезда: «Доблестный», «Отважный» и «Леонид Ильич Брежнев». Последний бронепоезд поначалу хотели обозвать привычным народу: «Дорогой Леонид Ильич», но затем расценили, что в подобном словосочетании присутствует некоторое неуважение к ныне покойному генсеку, и остановились на официальной версии, тем самым, увековечив в броне имя целой социалистической эпохи.

     Только к середине весны 1983-го года историк Семыгин составил полный список паствы отца Сергия. Сложность работы заключалась в том, что почти никого из тех прихожан уже не было в живых, да и родственников практически не осталось. Так что Аркадию Юрьевичу пришлось опросить буквально все взрослое население города, то есть около семи тысяч человек. Работа была кропотливая и тяжелая, учитывая, что до опрашиваемых не доходила важность задаваемых Семыгиным вопросов, так что многие просто отмахивались от дотошного почтальона, не желая по пустякам напрягать извилины. Для поднятия мозговой активности горожан Аркадию Юрьевичу пришлось прибегать к допингу. И действительно, алкоголь стимулировал память опрашиваемых (особенно мужчин, хотя и женщины по большей части были не против пропустить на халяву стаканчик). Впрочем, фантазию водка стимулировала тоже, так что выискивать крупицы ценной информации среди гигабайт разрозненного (а зачастую и бессвязного) словесного мусора опять же требовало много сил, терпения, но главное — времени. Со всеми этими опросами Аркадий Юрьевич и сам чуть не спился, потому как на древнейшую формулу склонения к выпивке «Ты меня уважаешь?» пока что не изобрели адекватный по силе контраргумент. Еще одной сложностью в опросе населения оказалось то, что некоторый процент жителей города избегал встречи с Аркадием Юрьевичем. В ходе своего расследования историк Семыгин обнаружил таинственную социальную группу, на которую раньше никто не обращал внимания. Поначалу Семыгин принял их за детей, но вскоре выяснилось, что это не дети, а карлики. Жили они обособлено в восточном секторе города, занимая несколько деревянных бараков у самой границей с тайгой, и на контакт с остальным населением Красного не шли. Аркадий Юрьевич поделился открытием с доктором Чехом, на что Антон Павлович дал следующую справку:

     — Пик мутаций скелета имел место с 67-го по 72-ой года, тогда у меня было много детей, страдающих заторможенностью роста, теперь они уже не дети, им от пятнадцати до двадцати лет, но и не взрослые, так что вряд ли, Аркадий Юрьевич, они обладают интересующей вас информацией, я полагаю… Стало быть, обособились, живут своей общиной, и не общаются даже с родственниками, не смогли адаптироваться к миру полнорослых людей. Несчастные малыши…

     В общем, все эти осложнения и нежданные преграды сильно тормозили поиски, так что затянулись они аж до весны 83-го. Только 13-го мая Аркадий Юрьевич пришел к доктору Чеху и вручил ему список паствы иерея Сергия 1962-го года. В списке значилось двадцать два человека. Антон Павлович пробежался глазами по документу и, пораженный, остановился на последнем имени. Это имя он знал. В ту секунду заведующий поликлиникой понял, какая мысль на протяжении нескольких лет так настырно пыталась обозначится в его сознании, но постоянно ускользала.

     — Путикова Марфа Васильевна, — прочитал вслух Антон Павлович, бросил на стол список, снял очки, откинулся на спинку стула и потер пальцами переносицу. — Это она, я полагаю.

     — Почему она? — тут же заинтересовался историк Семыгин.