Ты умрёшь завтра(СИ)

     Придавленный к земле поражением, Аркадий Юрьевич опустился на пол, и был готов разрыдаться. Участковый Полищук и сам разозлился. Такое, казалось бы плевое предприятие, неожиданно и досадно усложнилось. Но расслабиться в ругани Казимир Григорьевич себе не дал, — должность не позволяла участковому выказывать при штатских душевное раздражение. Выдержав требуемую моменту паузу, Казимир Григорьевич похлопал ученого по плечу, выказывая сочувствие, и, гласом, вещающим приговор, заверил Семыгина, что отныне раскрытие этого «дела о варварстве» станет для него, Полищука, «актом долга и чести». На пафос участковый Полищук не скупился, ибо и сам в него верил.

     — Отыщем мерзавцев, Аркадий Юрьевич, не берите в голову. И документ ваш добудем. Я этого так не оставлю, — постановил участковый и мягко, но настойчиво препроводил историка Семыгина к выходу, дабы тот случайно не уничтожил следы пребывания преступников, а сам приступил к сбору улик и фактов, тихо радуясь, что профессионализм не пропивается и с годами не истлевает.

     К лету 83-го Юля Маслова из юной феи оформилась во вполне законченную лесную нимфу. Стройная и подтянутая, пластичная в движениях и жестах, с ласковой улыбкой на нежно-розовых губках, с писаными бровями и искрящейся косой цвета пшеничного колоса, — одним своим видом она вызывала у окружавших ее мужчин щемящее чувство недостижимых переживаний, неземной, а потому недоступной любви, — ведь, чтобы ответить на подобное чувство, требовалось и самому быть слегка… ангелом, а молодые мужчины Красного на такое и претендовать не смели. Так что все, чем довольствовались юные металлурги, это наблюдать украдкой за юной дивой, высовывая голову из-за кустов, или угла дома, не осмеливаясь подойти и сказать ей хотя бы слово. От девушки, словно от мощного излучателя, во все стороны волнами расходилась энергия первозданной женственности, какой-то дикой чувственности, и это поле, достигнув мужских антенн, наводило такие токи, что выжигало входные контуры. Жизнь, бурлящая в девушке, в мгновение ока топила пустоши душ незадачливых поклонников тропическим ливнем неведомого им ранее эмоционального экстаза, и юные металлурги, не выдержав напряжения, уже через минуту спешно покидали свои укрытия, спасались бегством, неслись квартал, а может и два, затем, переполненные возбуждения и усталости, останавливались отдышаться, а успокоившись, печально вздыхали и отправлялись к своим подругам, чтобы зло их оттрахать, а следом поссориться, не осознавая, что суть их агрессии кроется в том, что подсознательно они ищут в своих спутницах жизни хотя бы мимолетного сходства с ангелоподобной принцессой и отчаянно эти сходства не находят.

     Нина Павловна материнским сердцем чувствовала отношение мужчин к ее дочери и переживала за нее. Будучи человеком, реалистично смотрящим на жизнь, она понимала, что Юля слишком хороша, практически идеальна для обычной супружеской жизни. Ведь мужчины с готовностью влюбляются в принцесс, но женятся на простолюдинках, потому что в семейных буднях нет места романтике, а любовь легко тонет в прокисшем борще.

     «Да и молодых людей теперь уже по пальцам пересчитать можно… К тому же, девочка моя слепа. Как у нее жизнь сложится? Выпадет ей хоть крохотулька нашего бабского счастья?..», — кручинилась за дочку Нина Павловна.

     И еще беспокоилась женщина потому, что собственное здоровье не оставляло никаких надежд, а значит некому будет поддержать Юлию, уберечь ее от неразумных поступков, или зловредительств окружающих. В моменты таких печальных размышлений Нина Павловна опускалась на стул в углу комнаты и, глядя, как шустро дочь хлопочет по хозяйству, тихо плакала. Через секунду Юля, чувствуя перемену в материном настроении, оставляла дела, подходила к ней, обнимала и гладила по голове. Как правило, эти сцены семейного единения проходили в молчании, женщины без слов прекрасно понимали друг друга, но в тот июльский полдень 1983-го, Юлия не ограничилась тихим объятием. Она положила голову матери на колени и сказала:

     — Не бойся за меня, мама. В моей жизни есть два мужчины, которые не дадут меня в обиду.

     — Ты о ком? — удивилась Нина Павловна не столько словам дочери, сколько взрослой уверенности их интонации, так легко спорхнувшей с юных девичьих губ.

     — О Пете. И… о Никодиме.

     — О Никодиме!.. — выдохнула пораженная Нина Павловна. — Господи! Да от него же весь город шарахается! Люди говорят, он смертью заражен, как болезнью!

     — Шарахаются, — с улыбкой согласилась девушка, — кроме твоей дочери, и твоего сына. Кстати, это из-за Никодима Петька взялся за ум. А за ним и Демьян с Артемкой.

     — И ты?.. Ты его не боишься?

     — Нет. День не может бояться ночи. Он — мое отражение, и моя вторая половина.

     — Доченька, ты что, замуж за него собралась?! — еще больше поразилась Нина Павловна.

     — Не сейчас, — серьезно ответила Юля. — Еще несколько лет. Я чувствую: время еще не настало.