Ты умрёшь завтра(СИ)

     Пете Маслову требовалось отнести Никодиму кое-какие детали, поскольку Никодим продолжал строить свою загадочную Машину, о назначении которой не распространялся, а потому чуть ли не каждую неделю передавал товарищу новые чертежи. Петр вернулся с работы, привел себя в порядок, прихватил заказанные другом токарно-слесарные изделия, и отправился к товарищу. Юля увязалась следом.

     Получив свой заказ, Никодим тут же проследовал в лабораторию, поставив гостей в известность, что будет занят ровно двадцать три минуты. Петя вызвался помочь, но Никодим помощь не принял, велел гостям ждать, если они того желают, или отправляться по своим делам, если дела не терпят отлагательств. Спустя обозначенные двадцать три минуты Никодим работу закончил и вернулся на кухню. Там он застал только девушку.

     — Он ушел, — пояснила Юлия отсутствие брата. — Решил не прощаться, чтобы не отвлекать тебя от дела. Наверное, пошел дальше кроить воздушный шар. Просто удивительно, насколько уважительно он относится к твоей работе, даже не догадываясь, что из этого выйдет.

     — А ты решила остаться, — констатировал Никодим, нисколько не тронутый услышанным комплиментом.

     — А я решила тебя подождать. Двадцать три минуты — не так уж и долго. Как твоя Машина? Работает?

     — Она готова всего на четверть. Рано еще ей работать. Зачем осталась?

     — Подумала, что не всегда же тебе работать, может быть, захочешь немного передохнуть и…

     — И?

     — Прогуляться, поговорить.

     — Прогуляться, поговорить, — с иронией повторил Никодим, не спуская с девушки глаз. — На улице +42, хотя время к вечеру. Пожалуй, мы будем единственными, кто отважился на прогулку по собственной воле. Что ж, пойдем. Подышим свежей радиоактивной пылью. Очень полезно при малоподвижной работе.

     Они спустились в пустующий двор и направились к северной окраине города.

     Лето выдалось сухим и знойным, с мая не было ни одного дождя. Раскаленная земля плавила воздух, отчего он приобрел желеобразную консистенцию и колыхался, как мусс от прикосновения пальца. Ветер, измученный зноем, не ласкал виски прохладой, прятался в тенях подворотен, без боя сдав жаре город, и казалось, что опустили ПГТ Красный в желатиновый бульон и кипятят на медленном огне, выпаривая из железного грунта последнюю влагу.

     Молодые люди прогуливались минут пятнадцать, изредка обмениваясь необязательными репликами. Так они добрели до границы. Никодим остановился и окинул взором открывшийся пейзаж. Частокол черной тайги, словно острозубая пила, вспарывал оранжево-алую плоть горизонта, и по линии разрыва небо наливалось бордовым, будто истекало кровью. Но Никодим смотрел не на небо, он наблюдал за двумя радиоактивными псами. Животные вышли из тайги и приблизились к ограждению колючей проволоки. Двигались они нервно и по большей части боком. У ограждения остановились, но не застыли, — по их телам пробегала дрожь, лапы нервно приподнимались, словно собаки стояли на горячих углях. Морды животных были разодраны, очевидно, следствие недавней драки, оскаленные пасти обнажали желтые зубы, хвосты же были поджаты, так что оставалось неясно, агрессию животные выказывают людям, или покорность. Из-за угла ближайшего барака за молодыми людьми и радиапсами пристально наблюдали четверо карликов. В грубых бурых балахонах до пят, с капюшонами, скрывающими лица, они, профессионалы мимикрии, растворялись на фоне железного города, сливались с окружающим пейзажем, ставились его частью, так что можно было пробежать по ним глазами и не заметить. Никодим бросил в их сторону безразличный взгляд, вернулся к собакам, задумчиво произнес:

     — Жаль, что ты этого не видишь. Великолепная картина агонии. Абсолютная в своей завершенности. Ни отнять, ни добавить.

     Юля повела головой, улавливая направление, определила, спросила отстраненно:

     — Там… собаки?

     — Да. И жить им осталось недолго. Страх смерти выгнал их к людям, память о том, что люди когда-то были их друзьями, и даже хозяевами, полностью не исчезла.

     — Я… — начала девушка и запнулась.

     Никодим оглянулся на нее, секунду рассматривал застывшее в нерешительности девичье лицо, спросил:

     — Ты?

     — Я… я хочу посмотреть твоими глазами! — выпалила Юля, и Никодим понял, что эту реплику она приготовила заранее.

     — Вряд ли тебе это по силам, — сухо заметил молодой человек и снова вернул взгляд на животных. Те по-прежнему жались под оградой, бросая в сторону людей жалобные взоры. Одна из них вдруг начала скулить, и в этом визгливом звуке, который с легкостью резал как горячий студень воздуха, так и человеческий слух, была боль и еще мольба о помощи, а может — и о пощаде.

     — Господи, как же она скулит! — воскликнула девушка.

     — Это плач. Она чует свою смерть и надеется, что мы ей поможем. Глупое животное. От смерти никто не может спасти.

     Собака, словно поняв Никодима, затихла. Юля немного помолчала, опасаясь, как бы животное не взвыло снова, осторожно произнесла:

     — Иногда я могу смотреть глазами других людей. Не всех, только мамы и братьев. Но я думаю, что у меня получится это и с тобой.