Ты умрёшь завтра(СИ)

     В южном секторе города находились поликлиника доктора Чеха, школа, детский сад, городской исполком, два гастронома и один универсам. Первые четыре здания архитектурой не разнились — однотипные двухэтажные кирпичи. Правда доктор Чех чаще заставлял своих подчиненных белить стены, так что в отличие от соседей поликлиника краснела не так интенсивно. Гастрономы и универсам были одноэтажны и имели стеклянные фасады, что вносило ощутимый колорит в архитектуру города. Центр Красного заполняли блочные жилые и муниципальные трехэтажки, ничем неприметные и на эстетику не претендующие. Оставшаяся территория подковой изгибалась вокруг центра города, примыкая к заводу с южной и северной стороны, давая простор существованию колонии двухэтажных деревянных бараков. Зимой бараки оказывались теплее, но горели, как бумага, к тому же были избавлены от такого полезного качества, как звукоизоляция, так что сидя вечером на лавочке у подъезда, можно было слышать, как по дому катится волна женского крика, — это ласковые жены встречали вернувшихся с работы металлургов. Иногда оконные стекла, и так вибрирующие от рокота железнодорожных составов, не выдерживали тональности женского визга и лопались, от чего радушие встречи супругов становилось еще более ощутимым. В блочных домах панельные стены сильнее гасили звук, отнимая у женщин возможность поделиться с ближним своей стервозностью. Но упрямых горожанок это остановить не могло, — они выносили свой ор на улицу. Такие же несгибаемые, как и их мужья-металлурги, жены подкарауливали своих супругов у подъезда, или на лавочке, коротая время в обсуждении последних сплетен, или в сочинении новых. Порою ждать им приходилось долго, потому что, какой бы дорогой металлург не возвращался домой, ему никак невозможно было миновать один из гастрономов, а то и оба. Но жены упорно дожидались благоверных, копили злобу, заряжались стервозностью, словно аккумулятор электричеством, и стоило супругу выглянуть из-за угла, как:

     — Ах ты мудило! Алкаш! Опять надрался как свинья!

     — Ну чо ты, Люся… Коллеги из Синего приезжали, по этому… по обмену опытом. Поговорили за работу, выпили… Мы им нашего черта показали, шоб по-людски…

     А поблизости, обутая в кеды и одетая в короткие штанишки детвора, пристально следила за развитием бытовых драм, учась у родителей единственно верному взаимоотношению полов.

     Затем наступала ночь, на улицах кое-где зажигались фонари, ругань помаленьку сходила на нет, и пьяные усталые металлурги делали шаг к примирению, иначе могли остаться без ужина:

     — Ладно тебе, Люсь… Ты ж у меня хорошая…

     И жены, смахнув к месту появившуюся слезинку, остывали, кормили мужей борщом или кашей, а позже позволяли им вяло себя потрахать, все реже вспоминая, что когда-то в юности секс был безумным и страстным, и после него хотелось смеяться… теперь же он превратился в скучное подтверждение того факта, что брак пока не расторгнут.

     За тревожным сопением ночи надвигалось пролетарское утро. Словно молотком по голове, — врубалось радио, и радостный диктор призывал сделать утреннюю гимнастику, которую кроме доктора Чеха никто больше не делал. По улицам, поднимая бурую пыль, громыхал первый рабочий автобус. Между домами шатался, бурча что-то в густую и грязную бороду, пьяный и еще не спавший дворник Гном, и это был единственный час, когда его можно было заметить. На востоке неумолимо разрасталось пламя, а небо заливалось гноем. Утро, словно бульдозер, перло на город, не давая металлургу забыть, что жизнь — борьба, а он — солдат, поклявшийся отдать свою жизнь до последней капли за!.. неизвестно что. В ПГТ Красный слова «пробуждение» и «стресс» являлись синонимами, но к счастью жителей города, об этом знал только доктор Чех.

     Металлурги плелись к рукомойнику смыть остатки похмелья и усталость сна, на кухне шкварчала яичница, а отпрыски упирались и все никак не хотели выбираться из-под одеял. Начинался новый день, и сталевары гнали прочь шальные мысли, подкрадывавшиеся к пьяному мозгу во сне и подло шептавшие, что может все бросить к чертовой матери и рвануть куда подальше!.. брали себя в руки и собирались на работу, где их поджидал трудовой подвиг, который, как известно, можно только начать — остановить уже невозможно.