Ты умрёшь завтра(СИ)

     В конце концов, каждый член семьи направлялся по своим делам: муж и жена на работу, отпрыски в детский сад или школу. День проходил в заботах и проходил быстро. Вот уже школьники возвращались с уроков, бросали в кучу портфели и неслись на какую-нибудь стройку, или играли в футбол, или дрались, или вырезали на скамейке емкое папино ругательство, или взбирались на старую яблоню и рвали огромные яблоки, — великолепные экземпляры советского садоводства, огромные сочные плоды, в которых никогда не заводились черви, потому что их покрывал железный панцирь, поддающийся обработке стальным инструментом, но никак не зубам беспозвоночных… Потом доносилось пыхтение мотороллера почтальона Семыгина, и вернувшиеся с работы горожанки спускались к почтовым ящикам за своей газетой «Правда» или «Известия», а может даже и за весточкой от далекой родни, затерявшейся в какой-нибудь Молдавской ССР. А там уже поспевал ужин и жены металлургов, убедившись, что щи досолены, а плиты выключены, спускались во двор, ютились на лавочках у подъездов, обсуждали свежие новости от молдавских родственников, полоскали косточки какой-нибудь распутной Тоньке из соседнего дома, и орали на своих благоверных, как только те появлялись из-за угла.

     Где-то за тридевять земель вспыхивали, но быстро гасли мировые конфликты и прочие Карибские кризисы, так что ракеты с ядерными боеголовками пока не падали на головы мирным гражданам СССР; передовицы «Правды» с гордостью повествовали о бесстрашных советских космонавтах, покорявших просторы бескрайнего космоса; братские Африканские и Ближневосточные страны, опираясь на военную мощь Страны Советов, давали яростный отпор интервентам, чем вызывали гордость советских людей за свое оружие и сочувствие к доведенному до отчаянья, а потому восставшему на справедливую борьбу, народу. Жизнь была стабильна, как то и сулила Партия, и не было причин беспокоиться, не было поводов ждать и опасаться перемен. Вслед за летом приходила осень, а с ней еще один праздник — торжество Великой Революции, он же по-совместительству День города. Затем наступал сезон дождей, кирпично-алых, как клюквенный сок. А там уже белоснежный ноябрь брал бразды правления в свои руки и укрывал рыжий город пушистым снегом, радуя глаз невинной белизной. Хоть и не на долго, но мило… Хватало хлеба, имелась картошка, к праздникам завозили кубинские папиросы и массандровскую мадеру. В целом жить было можно. И жили, надеясь, что если не детям, то уж внукам точно будет полегче, повеселее.

     И жизнь текла бы себе по-маленьку и дальше, вяло пережевывая, как беззубая старуха, день за ночью, осень за летом; ПГТ Красный все бы краснел и насыщался железом, калеча, убивая или сводя с ума своих горожан, пока, в конце концов, не стал бы окончательно тем, чем он был и задуман — железобетонным городом–сваей, таким же, как сотни тысяч других свай-городов, вколоченных в тело страны, потому что фундамент светлого будущего был так массивен, что грозил рухнуть под собственной тяжестью, и ему всегда не хватало опор. Но знать это дозволялось только членам Политбюро, никак не рядовым металлургам. Да рядовой металлург и не жаждал никаких таких знаний. Еще сильны были воспоминания военных лет, еще помнили мрачное средневековье 30-тых, так что сталевара вполне устраивал заведенный порядок вещей, может и не самый лучший, но уже с намеком на спокойствие, стабильность и уверенность, что детям назавтра голодать не придется. Все должно было идти своим чередом, и оно бы и шло, если бы… Если бы не родился Никодим. Но он родился, чтобы сказать свое ужасающее:

     — Ты. Умрешь. Завтра.

— Глава 2 —

     Давно предсказана гибель христианства,

    но всегда и везде будут существовать церкви —

    амбары, куда свозят неубывающий урожай

    человеческого горя.

     Дж. Апдайк, «Россказни Роджера».