Ты умрёшь завтра(СИ)

     — Семь лет назад я побывал во Дворце Народного Творчества. Отец предложил мне посетить кружок резьбы по дереву, и я согласился. После занятия, которое, кстати, было интересно только ведущим — молодой мужчина по имени Вася Кролик весь урок смотрел в окно, надеясь увидеть там свою смерть, но так ее и не разглядел… Ну да не важно, после урока я решил сделать экскурсию по зданию, и в заброшенной киноаппаратной обнаружил несколько контейнеров с кинопленкой, которую выпустили еще в 50-ых годах. Эти контейнеры я забрал с собой. Топлива в них хватит, чтобы запустить пол сотни моделей самолетов и ракет.

     — Топлива? — не понял Петя.

     — Топлива! — удивился Цандеровский. — Реактивное топливо в контейнерах для кинопленки?!

     — Да. До 40-ых годов кинопленку делали из целлулоида, который был поразительно горюч. Я провел ряд опытов, хотя и не достаточно глубоких (все же горючие материалы не входят в область моих первостепенных интересов), и выяснил, что этот материал при горении выделяет много тепла, горит очень быстро и почти не оставляет пепла. Теперь же я передам свои запасы этой кинопленки Пете. А вы, друзья мои, придумаете, как использовать их по назначению.

     — Так, хорошо… — Вениамин Альбертович приходил в себя и пытался мыслить рационально. — Но ведь эти запасы когда-то закончатся? А современная кинопленка, как я понимаю, такими удивительными качествами не обладает?

     — Совершенно верно, — отозвался Никодим. — Но к этому времени вы отладите принцип твердотопливных реактивных двигателей и аэродинамику летательного аппарата, рассчитанного на устойчивый полет при высоких скоростях. В общем, разработаете математическую базу. Затем можно будет перейти на более современное (и более мощное) топливо, как например, артиллерийский порох, который вполне возможно достать у наших военных.

     Повисла пауза. Петя выказывал нетерпение, ему хотелось сию минуту бежать к Никодиму домой за реактивным горючим и приступать к изучению столь манящих передовых технологий реактивного движения, но он чувствовал, что разговор не окончен, и не осмеливался так грубо этот разговор прервать.

     Вениамин Альбертович же размышлял не столько о реактивном топливе, сколько о самом Никодиме, — уж больно эрудированным и подкованным в таких специфических задачах, как физика, и тем более реактивное движение, позиционировался Петин товарищ, причем, казалось, что свои утверждения и выводы мальчик делал походу, не задумываясь глубоко, словно все ответы лежали перед ним, как раскрытые карты.

     «Но ведь такое невозможно! — внутренне возмущался Альберт Вениаминович. — Путь ученного в накоплении знаний, ошибок и поиски путей преодоления тех ошибок и просчетов! Откуда у подростка может быть столько опыта?! Столько эрудиции и уверенности в своей научной правоте?!»

     В конце концов, Альберт Вениаминович, снедаемый чувством внутреннего дискомфорта и странности ситуации, решился на вопрос, который хотел задать с самого начала беседы:

     — Скажите, молодой человек, а почему я раньше никогда вас не видел? Вы не ходите в школу?

     — Представьте себя, Вениамин Альбертович, в свои годы и со своим багажом знаний, сидящим за партой в первом классе. Не думаете, что такое абсурдно? А теперь этот абсурд умножьте на тысячу. Зачем мне ходить в школу? Что вы мне там объясните? Закон импульса? Принципы термодинамики? Теорию относительности Эйнштейна? Или механизм Большого взрыва? Впрочем, да — его в школе пока не преподают. Как и теорию струн, которую еще даже не изобрели.

     Все это учитель физики Цандеровский выслушал с открытым ртом, затем крякнул, произнес отстраненно:

     — Такое впечатление, юноша, что вам известна Истина, — чуть помешкал и добавил с напускной иронией, — может, поделитесь этой Истиной и со мной? А то я, знаете ли, уже несколько десятилетий в поиске.

     — Да ради бога, — спокойно ответил Никодим. — Истины не жалко. Внемлете: она в смерти, как в завершающем этапе любого кольца жизни, потому что жизнь циклична.

     — Что это значит?! — спросил пораженный Цандеровский.

     — Это значит, — ответила за Никодима Юля, до этого не произносившая ни слова, — что все мы можем умереть завтра.

     Никодим ничего больше не сказал, Юле улыбнулся, подтверждая, что она уловила самую суть, отвернулся и неспешно побрел прочь, Петя тут же за ним последовал. Когда он скрылся за углом школьного здания, Юля обратила свое лицо к Вениамину Альбертовичу, ласково улыбнулась, сказала:

     — Он прав, как права ночь. Но ночь не отменяет дня. Истина — в жизни.

     Вениамин Альбертович, еще более пораженный замечанием девочки, чем высказыванием Никдоима, обронил:

     — Должно быть я уже стар — совершенно не понимаю современную молодежь… — и, не прощаясь с девочкой, пошёл через школьный двор, особо не выбирая направление.