Ты – всё (СИ)

Глаза сверкают. Но в данный момент этот шальной блеск перекрывает тот болезненный сигнал, выдавая того безбашенного мальчишку, в которого я когда-то влюбилась.

— Ты сумасшедший… — выдыхаю взволнованно.

Ян улыбается и, разрывая зрительный контакт, приникает своими горячими губами к моим губам. И я улетаю к небесам. Обнимая, чтобы прижать крепче, позволяю ему углубить поцелуй. А он мне позволяет сделать его трепетным и проникновенным.

Вырваться удается не раньше, чем через полчаса.

— Блядь… Мне сейчас отлив крови на юг как наркотический приход.

Поправляя член в штанах, ковыляет в ванную.

— Пойти с тобой? — спрашивая, уже бегу следом.

— Нет, Ю, — смеется. — Я шучу. От вертушек в голове я точно не умру.

— Какой же ты… — возмущаюсь.

Нечаев подмигивает.

— Приготовь постель, Зай. Я уколюсь, и спать будем. Нужно отдохнуть.

Кровать я, конечно, разбираю. Но быстро отключиться у нас не получается.

— Она ледяная! — едва не воплю я. — Боже! Тут холоднее, чем на улице.

— Сейчас нагреем, — хохочет Ян, притягивая меня к себе под бок.

А потом… В надежном коконе рук Нечаева, когда телу тепло и комфортно становится, а душе — хорошо и светло, я не могу сопротивляться той мучительной нежности, которая разрывает мне сердце. Поворачиваясь к Яну лицом, смотрю ему в глаза, пока он не засыпает. А оставшуюся часть ночи слежу за его дыханием и температурой тела.

Анализируя все, что он рассказал, тихонько плачу.

Ругаю себя, что послала ему фотографии в такой момент. Если бы знала, что в больнице, никогда бы такого не сделала.

Нечаева тоже ругаю. Прилетел же, осознавая всю серьезность ситуации. Примчался.

Боже… В этом весь Ян.

«Если бы он мог, Ю… Если бы он только мог… Полз бы к тебе без рук, без ног…»

Как я тогда не поняла?.. Милана Андреевна все предельно ясно сказала.

Господи… Дай моему Яну Титану здоровья… Дай, пожалуйста… Дай…

59

Я люблю тебя, Ян Нечаев.

Я с тобой, родной.

© Юния Филатова

В половине пятого еще темно, только-только дождь стих, и давно погас камин. Роман Константинович входит в домик как добрый волшебник. А может, святой покровитель. С теплыми вещами, с горячей едой, с бодрой улыбкой и всепобеждающей верой, что все будет хорошо.

Выползаю из постели, чтобы забрать у него пакеты. А кажется, что невообразимые дары бегу открывать.

— Я с Германией созвонился. А вас там уже ждут.

Никаких упреков Яну за то, что скрывал, не высказывает. В глазах улавливаются наслоившиеся переживания человека, который сам по себе немало перенес, но он умудряется подмигнуть сыну.

— А ты почему плачешь? — обращается ко мне.

С добрым смехом обнимает поверх плеч и притягивает к своей мощной груди. Одним этим движением так сильно Яна напоминает. И на мгновение не ощущаю дискомфорта. Принимаю утешение так, словно до этого миллион раз подобное проворачивали.

— Я тебе рассказывал, дочь?.. У нас в роду все долгожители. Раньше девяноста шести никто не сдавался. Так что набирайся терпения.

Смеюсь, утирая слезы.

— Ну что уж, что уж… Такая судьба, — выдыхает Роман Константинович гораздо тише, но с той же невыразимой верой, что все в этой жизни побороть можно.

В ванной Ян ставит себе очередной укол. Мы принимаем душ и надеваем привезенные Романом Константиновичем вещи. Спешно покидаем охотничий домик.

— Еще вернемся, — обещает мой Нечаев, когда я оглядываюсь на место, с которым так много связано.

С улыбкой киваю.

На заднем сиденье внедорожника немного расслабляемся.

— Вы ешьте, ешьте. Мне приказано пустые контейнеры вернуть, — приговаривает папа, когда открываем первый судочек с плавающими в масле варениками. — Я понимаю, что там много всего. Скажите спасибо, что мама сверху не села. Она посчитала, что Яну нужно поесть именно в пять утра, чтобы выдержать потом до операции восемь часов без пищи.

Вчерашний день был тяжелым из-за правды, которая буквально обрушилась на голову. Но сегодня легче не становится. Наоборот, когда усваиваешь информацию, осознаешь всю глубину пережитого всеми Нечаевыми.

Какими мудрыми и крепкими нужно быть, чтобы это пройти? Всем им. Про Яна вообще молчу — его путь не по силам обычному человеку.

Опустошаем все контейнеры, хотя Нечаева аппетит явно подводит. Молчу, но сердце рвется, когда думаю о том, насколько ему сейчас больно.

Прощание с Романом Константиновичем, да и прохождение контроля в аэропорту для нас проходит скомканно. Отец обнимает Яна, а мне снова хочется плакать.

— Ждем дома с победой.

— У меня этих побед… — бормочет мой Нечаев. Разогнав морщинки, словно тучи, улыбается. — Не подведу, — выдает отцу, похлопывая того по плечам.

— Спасибо вам, — шепчу я.

Роман Константинович хмурится, будто не понимает, за что благодарю. А через мгновение сдержанно кивает и снова приобнимает.

Знакомство с Германией пролетает невнятно. А в клинике с первых минут начинается пугающая суета.

— Ян… — выдыхает одна из медсестер осуждающе, но вместе с тем с очевидным облегчением и, вероятно, даже радостью.