Ты забыла свое крыло

Вот она, настоящая Франция. Достойная, в основном пожилая, публика. И золотое сияние со всех сторон — старинные канделябры, зеркала в рамах, сплетенных из «кистей винограда». В таких же рамах, только овальных, портреты великих. Вольтер. Д’Аламбер. Руссо. И все они были здесь! Нас усадили как раз рядом с Руссо.

Мы указали строчки в меню, и седой официант принес нам попробовать и потом разлил вино. Поставил на крахмальную скатерть подставку для блюда устриц.

Я наконец-то раскинулся привольно, огляделся:

— Как я мечтал вернуться сюда!

— Ты прям как эти! — уважительно сказала она, поглядев на портреты.

— Ну! — гордо воскликнул я, раскинувшись еще более вольготно. — Я — дома. Во Франции, но как дома.

«Как здесь тепло после промозглой улицы! Наверное, старинные калориферы?» — подумал я.

Она уже успела уткнуться в свой телефончик.

Официант принес блюдо открытых устриц, разложенных по кругу на мелко наколотом льду.

— М-м-м! — произнесла она, отложив аппаратик на скатерть.

— Ну давай уж сфоткаю тебя! — благодушно предложил я, зная уже, что без этого все равно не обойдется.

— Вот здесь коснись! — показала она.

— Приблизься к устрицам. Так! Приоткрой сладострастно ротик!.. Щелк! Ну как? — показал ей.

— Отлично! Только веки опущены, как у слепой!

— Ну давай еще раз! — с энтузиазмом произнес я. — Та-ак. Смотри!

— Теперь зато ротик закрыт!

— Ладно! Пусть будут два варианта, на любителя!

Это, наверно, я зря сказал.

— Ну давай! — Я поднял бокал. — За Париж! За то, что он состоялся! Мы ведь оба старались. И — получилось! Давай и за то, чтобы все получилось у нас, что только мы захотим!

— Да, любимый!

Мы звонко чокнулись, выпили этого дивного вина, потом, приподнявшись, поцеловались.

— Ну а теперь устрицы. Бери вот так, брызгай лимончик! Осторожненько, не пролей сок! И всасывай. Так. Но сразу не глотай, не глотай! Почувствуй во рту. Правильно, даже закрой глаза. Чувствуешь?

Она, не открывая глаз, кивнула.

— Все! Теперь глотай!.. Ну как? — спросил я ее через некоторое время.

Она — не сразу — открыла глаза:

— Охрененно!

— Ну вот! Не зря мы приехали в Париж?

— Безусловно.

Она уставилась в телефончик и тыкала кнопочки.

— Давай теперь попробуем этих, дуврских! Вот те, видишь, были какие корявые, — повертел пустой панцирь перед ней. — А эти, видишь, круглые. Давай в той же манере. Осторожно!

Всосали и эти.

— Ну, — требовательно произнес я. — Как? Мне кажется, эти, — я повертел в воздухе рукой, — не такие... пронзительные!

— Нормальные, — буркнула она, уже вполне активно работая с телефоном.

— Скажи-ка! А давно ты читала «Исповедь» Руссо?

— Еще в школе! — отрывисто сказала она, разглядывая почему-то аппаратик довольно злобно.

— Ну что там у тебя?

— Ничего! — ответила грубо, как школьница. — Оказывается, здесь есть вайфай! — почему-то перекривилась. — Вот уж не ожидала тут! — приголубила взглядом и заведение.

Этот вайфай мгновенно все искорежил!

— Этот вайфай твой как радиация, — сказал я, — всюду проникает — и все убивает! Даже хуже радиации! — Я разошелся. — Как протечка грязи сквозь потолок!.. Руссо бы не одобрил! — Я надеялся, что союзника себе нашел.

— Слушай! Отстань, а, со своим Руссо! Тут такое творится! Ты только посмотри, что пишут эти гады!

— Ну а какое это имеет значение? — удивился я.

— Как какое? Оскорбляют нас, а тебе все это безразлично? Ты слон! О-о, глазки твои слоновьи! — презрительно показывала почему-то на мое отражение в зеркале. — Жмуришься? Вообще хочешь не видеть ничего?!

Чопорная публика брезгливо косилась на нас.

— Ну что они там могут писать? — добродушно улыбаясь, даже пересел к ней.

— Ну вот, — шмыгая носом и, кажется, слегка успокаиваясь, сказала она.

— Ну давай, показывай.

Публика, кажется, отвлеклась и занялась устрицами, а наши так почти все и лежали на блюде. Какие, к чертовой матери, устрицы — тут такое!

— Вот, — показала фото, мы втроем на мосту. — Видишь комментарий?

— Не, не разберу, мелко написано. Да брось ты эту дрянь!

— Дрянь?! Читай!

— Да я не вижу, тебе сказал!

— Комментарий такой: «СОсанна — и старцы!» Что, действительно так заметно по мне?

— Да с чего ты? Просто идиоты. Давай. У меня есть тост.

— Погоди! А как тебе вот это?

— С устрицами? Десять минут прошло. Что такое за это время могло стрястись? Возьми себя в руки.

Как-то у них это стремительно! Кабы хорошее что-то.

— Нет уж! — раздувая ноздри, проговорила она. И ярость ее, что удивительно, была обращена на меня. — Это пишут обычные люди нашей страны. И ты, если еще кем-то себя считаешь, обязан это читать!

Глаза ее просто сверкали... как у какой-то Шарлотты Корде!

— Обязан? Да мне и так есть на что посмотреть! — Я обвел радостным взглядом сияющую, окружающую людей еще с восемнадцатого века эту обитель духа и утонченных наслаждений.

— Нет, ты смотри! — сказала она.

— Ну хорошо. Если ты считаешь это моим долгом!.. Хотя считаю, что у меня нет долгов. Ладно, покажи!

Она протянула мне трубочку, и рука ее, я заметил, дрожала.

— Не вижу!