Ты забыла свое крыло

— Понял... Завтра, на нарядах, — Валера неторопливо изрек.

— Ну хоп! — закончил я разговор по-нашему.

— Ну вот! На нарядах! Все отлично. Огромное вам спасибо! — протянул Якову Борисычу трубку. — Ра-бо-та-ем!

— А вы коварны!

— Немного есть. Но только — ради работы.

— Валера — наш ближайший помощник. По трудовому соглашению он использует некоторых наших... ходячих для своих работ. К сожалению, мы вынуждены зарабатывать себе на хлеб. Но если вы будете сбивать его к чему-то не тому... вас скоро будут продавать в овощном отделе. Вы поняли меня?

— Я подключаюсь.

— Работы — порадую вас — весьма неприятные. Даже не решаюсь обрисовать!

— Ничего. Я сам обрисую. Спасибо вам!

— И вам всего наилучшего! — Он выглянул в коридор: — Уведите больного!

Вели на третий этаж. Пролет забран решеткой. Как-то решетки меня стали раздражать.

Сопровождающий открыл покрашенную белым железную дверь. Пропустил меня. И дверь с хрустом запер. Обратно не выпустят.

Потом сосед мой безмозглый меня извел. «Дай закурить» да «дай закурить!» Я понимаю, что запомнить ему нечем. Человек без черепа. Плоскость, идущая от бровей, замазана чем-то, напоминающим детский пластилин. Бр-р! Врезать, что ли, ему, когда в следующий раз спросит? Нельзя. Слишком уж хрупкая у него конструкция. Да и если драка завяжется — уже точно отсюда не выпустят меня.

А вот снотворное мы принимать не будем — подержим за щекой — и выплюнем в цветок. Какие, кстати, тут необычные цветы. Пусть видоизменяются. А то неизвестно, каким сном заснешь и кем, главное, проснешься! У меня иной план.

И когда все уснули, стеная и храпя — стал писать, при свете фонаря за окном. К счастью — когда Борисыч из кабинета вышел охрану позвать, — успел спрятать под рубаху лист бумаги и ручку.

БОГАТЫРЬ

Больше всего на мое воспитание повлияли встреченные мною по жизни богатыри — брать пример нужно только с них, и я брал.

В начале писательского моего поприща надо мной взял шефство писатель по имени Михаил (фамилию его раскрывать на всякий случай не будем). Он рассказывал, что в начале жизни был водолазом, потом окончил спецшколу и был разведчиком, личным референтом китайского маршала Чжу Дэ, имеет в Японии внебрачного сына-миллионера от знаменитой манекенщицы и что и сейчас его могут вызвать для весьма щепетильных международных дел. Однажды, исчезнув на неделю, он вернулся хмурый и озабоченный и сказал, что улаживал конфликт на Амуре, на спорном острове Даманском, из-за которого, если кто помнит, возникли у нас столкновения с китайцами.

— Ну и как? Всё уладил? — с некоторым недоверием спрашивали мы его.

Поскольку он был сочинитель и книжки сочинял именно в этом духе, сомнения были.

— К сожалению, не всё, — хмуро отвечал он.

Если бы он врал, то зачем же так скромно?

Несколько его богатырских деяний, пусть и не таких масштабных, я наблюдал собственными глазами. Мы были в туристской поездке в Индии. Сильно выпив, он потерял паспорт, причем перед самым вылетом. Но индийцы как-то его выпустили: зачем им, индийцам, русский богатырь? Но как встретит его суровая родина? Год-то был тысяча девятьсот восьмидесятый! Михаил был абсолютно спокоен и, еще чуть выпив, мирно заснул. А пока он спал, — в небесах разыгралось нечто немыслимое — торнадо, ураган, турбулентность... Всё! В результате нас посадили на внутренний аэродром, с которого тогда за рубеж не летали, и, соответственно, пограничников там не было. Михаил очухался, глянул в иллюминатор и сказал: «Ты понял, какие у меня связи?»

Однажды мы, выйдя из Дома писателей, который был тогда на берегу Невы во дворце, разгоряченные спорами и не только, забыли сесть на трамвай и с бешеной скоростью двигались через Литейный мост. Спор наш был на модную в то десятилетие тему: продажны советские писатели или нет?

Спор наш достиг пика как раз на середине моста. Михаил вдруг встал и застыл, как памятник самому себе.

— Так вот! — торжественно произнес он. — Советские писатели не продажны!

И в доказательство — столь спорный тезис требовал сильных доказательств — он вдруг сорвал с огромной своей лысой головы шикарную мохнатую кепку и запустил ее с моста!

Я с восторгом и ужасом следил за ее полетом над широкой бушующей Невой. Столь сильный ход, хотя бы и временно, меня убедил.

В другой раз он меня не только убедил, но и спас. Три дня и три ночи меня не было дома, и я сильно колебался, надо ли мне туда идти. Как бездомный, я шатался по Невскому. Жизнь моя в тот вечер могла свихнуться навсегда. И на самом краю отчаяния я понял: спасти меня может только он... Если только он у себя! Место он занимал довольно видное — он был ответственным секретарем одного журнала, и кабинет его эркером нависал над Невским, в самом начале, и когда там горел свет (он часто задерживался допоздна), он походил на капитана в рубке над бушующим морем. Есть! Я сумел урвать бутыль коньяка и явился к нему. Я пришел к нему жалким, раздавленным, заблудившимся, а вышел сильным и уверенным.