Ты забыла свое крыло

Так и сидел в прихожей. Некуда спешить. В мобильнике вся жизнь была — как у Кощея Бессмертного — в игле. Не Бессмертный теперь. Жизнь закончилась. И потеря мобилы это только подчеркивает. Все осталось в уходящем году. Мобильник, в общем-то, жалко... как и всю мою ушедшую с ним жизнь. Но, видимо, время. Я сник. Впереди — тишина!

Зазвонил телефон. Но, к сожалению, не мобильный... Кузя!

— А почему ты по мобильному мне не звонишь?! — дерзко, но с какой-то надеждой сказал я.

— А он разве есть у тебя?

Это насторожило.

— Но в целом поступок твой одобряю! — проговорил он насмешливо. — Дарить так дарить!

— Сволочь!

— Почему? — поинтересовался он.

Я молчал. В памяти моей проходила жизнь... которая ушла от меня в маленьком черном саркофаге размером с ладонь... А вдруг еще появится? — мелькнула надежда. Но как? Чудес не бывает. И не надейся. Даже в Рождество. И на что надеяться? Все! Осталось разве что... только этот вот... Кузя-друг! Если только можно его назвать другом.

— Ну... все? — злобно проговорил я.

Сколько можно еще терпеть издевательства?!

— Подожди... — вдруг деловито произнес он.

— Чего ждать?!

— Звонят по мобильнику.

И вдруг в трубке послышалась родная до боли трель! Сперва глухо — потом громко, в самое ухо. Чудо! Это мой! Живой! А я уже с жизнью прощался!

— Так он у тебя?!

— Да как-то вот затесался!

«А пальто?» — хотелось выкрикнуть мне... но это было бы мелко.

— Погоди... Алло! — глухо Кузя произнес в отдалении.

По моему мобильнику — как по своему!

— Кто звонит? — закричал я.

Сердце заколотилось, а уже почти что стояло совсем.

— Алена какая-то... — доложил Кузя по проводу. — С Рождеством поздравляет тебя. Может быть, что-то передать?

— Передай, что я тоже поздравляю. Но не могу подойти. Болен.

— Да. Ты болен серьезно... Может быть, еще что-то передать?

— Передай, что я рад.

И так оно на самом деле и было.

Алену я только один раз видел после Монтрё. Позвонила осенью:

— Приезжай.

— Это опять насчет кладбища?

— Ну что ты! Я в Токсово тут сижу, по хозяйству все! Помощь нужна.

Не поверил сперва, что за этим приглашает. Вырядился, как настоящий король. Секонд-хенда! В метро отраженья ловил. А добрался к ней в дом — она сразу же мне кинула что-то из деревенского быта.

— Надень! В саду много работы.

Дала мне табуреточку ростом со щенка — сидеть. Банку железную с какими-то ядовитыми белилами. И кисть. Оказалось, стволы яблонь мазать, нижнюю часть. Показала докуда — и ушла. Сидел, мазал. Все затекло. От ствола к стволу уже ползком добирался, оборудование за собой волоча. Удивительно: как намажешь ствол, и из него сразу тучей вылетают мельчайшие ядовитые мошки, все уже в белом, как в саване, — но еще кусают. С приветом с того света. Обмазал всё! Думал, мошек уничтожаю, но оказалось, что еще для того, чтобы зимой голодные зайцы кору не драли. Вот так! Потом, конечно, помогла распрямиться, угостить повела. Не в комнате, правда — а в подсобке, как работнику. Картофель. Огурцы. Самогон свой. Степенный разговор.

— Ну как живешь-можешь?

— Ну-у... Как живу, так и могу!

— И то верно...

И поэтому, как только чуть не потерянный мобильничек мой оказался в моей ладони, сразу хотел позвонить ей. Я родился, можно сказать, заново! И вдруг — звонок. Кто это? Что-то номер не высветился!

— Алле!

— Хело. С вами говорят из Нобелевского комитета.

— А кто?

Голос мучительно знакомый... И что? В Нобелевском комитете у меня знакомых не может быть?

— Называть себя я не стану, и вы поймете, почему. Нобелевскую премию хотите?

— Да!

— Но — с откатом.

— Как с откатом? Кто это говорит?

— Не имеет значения. Так соглашаетесь или нет?

— А сколько процентов?

— Пиисят!

— Вы с ума сошли! Когда такое было?

— Всегда.

Я утер пот. Вот как оно делается-то, оказывается! Еще одно испытание!.. Хотя с другой стороны, почему нет?

— Двадцать пять! — выкрикнул я.

— Все! Бывай, кореш!

— Валера — ты? — Обрадовался даже больше, чем Нобелевке.

Буйный хохот.

— С Рождеством тебя, полулауреат!

— Как я рад! Ты где?

— В канаве, где же еще?

— В ассенизационной, надеюсь?

— Угадал, молодец.

— Один?

— Что можно сделать одному? С напарником, ясное дело.

— А кто?

— Ревнуешь? Образовался один. С руками, кстати, у него получше, чем у тебя.

«А с головой?» — чуть было не спросил я, но вдруг вспомнил специфику тех мест: неловко, наверное, про голову говорить.

— Ну, хоп, — это он всегда так прощается.

— Стоп!

— Что еще? Озяб без работы.

— Я к тебе завтра приеду!

— Зачем?

— Ну, не к тебе, к Борисычу.

— Может, хватит уже тебе к Борисычу ездить? Устал отвозить.

— Я по делу. Одежду привезу.

— Смирительные рубашки?

Снова буйно захохотал. Видимо, «согревается» там, в канаве.

— Ты в какой канаве сидишь?

— А в той же канаве, что с тобой... Как-то хозяева больно порывисто платят. Им, видимо, процесс нравится.

— Ну, хоп! (Это я сказал, неожиданно.) Жди завтра!

Вот куда мы отвезем секонд-хенд!

Слишком восторженно, может быть, я объяснил Кузе по телефону свою идею.

— А зачем? — вяло спросил он.

— Ну как же! Больные люди. Помощь им. Ходят в обносках, что им выдают. Сам через это прошел!

Осекся. Зря я, наверное, это Кузе сказал?.. но он как-то не среагировал.

— Ну так едем, нет?!