К несчастью, я жил на втором этаже, а Валера на третьем. И он ушел, не принимая благодарности, отказавшись даже от водки, которую я ему предлагал! Это была вселенская катастрофа — и для третьего, и четвертого этажа: вода стояла! Утром помылся — уйдет к концу дня! И эту гигантскую катастрофу сделала вот эта мирно спящая, робкая женщина, никогда не делающая вообще ничего, — и вдруг легким движением своей тонкой, как спичка, руки уничтожила дом! Построенный в 1824 году! С такой историей! Переживший все, даже блокаду. Видевший знаменитых людей! А теперь я смотрел на нее... Спала с улыбкой! И сколько она уже натворила, и еще натворит. Причем не со зла, а так!.. Но от этого только обидней.
Приехал вот. И сижу. Уже обессиленный! Хотя все довольно сложное путешествие проделал легко. Проснется она — и еще что-то откроется!
Вскоре после истории с акрилом Валера съехал.
Помню, раздался звонок. Я открыл — и стоял Валера: с кадкой и пальмой в ней. Растение это я знал: лопух этот стоял в коридоре у них и выглядел тускло.
— Держи!
Я, подчиняясь, взял — и держал.
— Передаешь пальму первенства?
— Да.
— А когда вернешься?
— ...Когда рак свистнет!
Валера любил такое произносить, кратко и веско.
— Это значит что?
— ...Никогда.
— Как? — вскричал я.
На нем все держалось тут. И не только техника, но — и дух!
— А ты что, — усмехнулся он. — Можешь еще жить в этом сюре?
Понял его. Просачивалось тут, что нечто с нашим домом творится, что некто мохнатую лапу на него наложил. Мы-то долгие годы думали, что владеем квартирами, и вдруг выяснилось, что у дома — владелец. И владелец — чудит. И главное его чудачество в том, чтобы убрать нас отсюда. Такие места! Лучшие в мире!.. И, увы, не для нас? И это уже после того, как мы пережили строительство метро?
— Поглядим еще! — пробормотал я. — А с квартирой твоей что?
— Оставил одной конторе. Пока покупателя ищут — сдавать.
И такая там пошла катавасия!
— А сам куда?
— На нашу с тобой малую родину.
— В Сяглицы?
— ...Приблизительно.
— А зачем?
— Да там один сродственник оставил мне малый бизнес.
И я с ним, увы, вскоре столкнулся!
— Ну, хоп! — произнес Валера, и мы шлепнулись ладошками.
С ним исчезла последняя надежная опора в этой жизни. Сначала в его квартире открылся хостел. Было непонятно, как там помещается столько людей. Такую давку прежде встречал только на лестнице к колокольне Нотр-Дам, где чуть не задохнулся и поклялся: больше никогда. И вдруг оказалось: всегда! Каждый день и в любое время суток — то же удушье, к вашим услугам. Потом, под дружным напором жильцов дома — иногда мы бываем и дружными — хостел выселили. И — тишина. И только вот: эти шаги!
Сначала я как-то не обращал на них внимания. Ну шаги и шаги. Потом я стал замечать что-то странное. Во-первых, они всегда. В любое время дня и ночи! И абсолютно одинаковые — быстрая пробежка из десяти гулких ударов. Небольшая пауза — и снова они. Абсолютное повторение! И опять. И опять. Проснешься — среди ночи: они. Проснешься на рассвете... стучат. Стало страшно уже: никакой логике это не поддается. Ну, скажем, какая-то дежурная... но зачем ей бегать по коридору всю ночь? Да еще на таких ударных каблуках! Неужели лишь для того, чтобы свести меня с ума? Но кому это нужно?
Говорят, «не буди лихо»... Но, увы, оно не тихо! Вымотало меня напрочь! Не трогать? Но что там? Может быть, нужна помощь? Несчастная женщина в заточении? А вдруг — новая любовь? Ясно одно: на время операции Нонну надо эвакуировать.
Разбудил ее. Как она обрадовалась!
— О, Венчик! Вернулся...
— Тебе надо уехать.
Расстроилась неимоверно:
— Ну почему, Веча? Ты только приехал — тебя столько не было. Я так ждала тебя!
Но приходится, увы, быть суровым. Знаю уже: поддайся на жалость — и будешь связан ее беспомощностью по рукам и ногам!
— «Почему, почему!» — заорал я. — Водопровод не работает! Вода не уходит. Ты не знаешь, почему? Ты акрилом все трубы забила, из-за тебя теперь внутрь надо лезть, чтобы их вычистить. Ремонт будет!
Я сел... Кто его теперь сделает? Но как версия — годится...
— А я не могу остаться? — жалобно спросила она.
— ...Нет! Ты представляешь, что тут будет твориться? Тебя только не хватало! Сама все это устроила — так потерпи.
Притом гнев мой вполне праведным был: сама виновата!.. А может, и действительно сделаю ремонт? Такое бывало уже не раз — говорил для балды, а оно вдруг случалось. Сочиняется жизнь! Порой сам не догадываюсь, что правду говорю.
Шмыгая носом, стала собираться. Точнее, шмыгала-то она, а собирать ее шмотки пришлось мне. Вот такая трогательная картина!
Обычно я отправлял ее в Петергоф, в убогую квартирку ее родителей, ради очередного дерзкого замысла, который собирался в ее отсутствие осуществить. И — были удачи, были! Но вот сейчас вдруг почувствовал: отправляю ее непонятно ради чего... ради тех ненасытных каблуков, которые и сейчас стучат «в крышу»? Может, я уже не в своем уме? Похоже на то. Знаю, это будет нечто ужасное, «верх моего падения!»... Ну и пусть! Жизнь моя уже к полному отчаянию пришла — и пусть оно (отчаяние) выстрелит в меня!