Ты забыла свое крыло

Возмущен! Как, кстати, и мои соавторы, которые тут же рядом стоят. Без меня бы лапу сосали! Но тоже — возмущены! Конечно, на фоне всеобщего благородства я резко выделяюсь в худшую сторону... но кто бы без меня заработал? Поскольку все мои соавторы сугубо благородны и никто из их героев никаких сомнительных деяний на себя не берет — а без этого детектив не существует, — пришлось все сомнительные деяния взять на себя. Вопрос: кто тут благороднее? Может, им тогда и гонораров не брать? Разволновался я. Это хорошо для данной ситуации. И теперь понятно, кто тот «почтальон», который это «послание» доставил. «Благороднейший»!

— Гуня... Ты?

Мой суровый соавтор по детективу, в который он меня и втравил! А теперь — сдал «высшим инстанциям». Неказисто представил. Зато сам — воспарил на недосягаемую высоту!

— Да. Слушаю тебя, — откликнулся наконец.

— Это ты меня сюда засадил?

Выслушал обиженное молчание. Он же на меня, оказывается, и обижается... программист!

— Никуда я тебя не засаживал! — холодно произнес. — Просто дал, что сумел.

С достоинством умолк. Он «сумел». В том числе замутил и тот детектив, в котором я так неприглядно выгляжу. Ну, «друг»! Ближе никого не нашли? А есть ли у тебя близкие? Особенно теперь?!

Кликнул «Юбилей»... Сюжет небольшой. Какой-то раздувшийся до багровости мерзкий старикашка читает Пушкина почему-то.

— «И может быть, на мой закат печа-а-альный...»

А кому, собственно, от его заката — печаль?

— «Блеснет любо-о-овь... — игриво пальчиками пощекотал пространство вокруг себя, — улы-ы-ыбкою прощальной!»

Откуда, интересно, эта «любо-о-овь», которая должна почему-то ему «блеснуть», возьмется?

Да ведь это же я! Но какая сволочь сняла? Думаю, что та же самая! И главное — представила? «Вывесила», как говорят сейчас? И Он во все это поверил, раз допустил!

«Эх! В Год литературы обидно так умирать!» — пришла вдруг мысль. С таким «досье» куцым.

И вдруг — тихий голос. Его! Никогда не слышал, но сразу узнал.

— Ты еще не готов... быть здесь?

— Н-нет!

— У тебя есть еще желания?

— Да!

— Любовь улыбкою прощальной?

Поверил «ролику»? А что у Него еще есть про меня?

— Да!

Хоть за что-то зацепиться! (И «зацепился»! Да еще как! Теперь не отцепиться!)

— А ты справишься?

— Да.

— Ну хорошо, — еле слышно донеслось.

«Что хорошо-то?! — мысленно вскричал я. — Где хорошее-то?»

И тут на экран выпрыгнули буквочки.

АБВГДЕЁЖЗ

ИЙКЛМНОПР

СТУФХЦЧШ

ЩЪЫЬЭЮЯ

Особенно мне нравится, как этот «состав», разогнавшись и лязгая, перед самым концом тормозит, шипит, выпуская пар — УФХЦЧШЩ! И много еще чего в буквочках этих есть, кроме поезда!

Жадно набил (как-то даже без пальцев) свой любимый проверочный текст-скороговорку:

НИЛ

Нил чинил точило. Но ничего у Нила не получилось. Нил налил чернил. Нил пил чернила и мрачнел. Из чулана выскочила пчела и прикончила Нила. Нил гнил. Пчелу пучило. Вечерело.

Есть! Ща! Моща! Порой сам себя привожу в ужас! Щ-ща!

— Что это? — Голос похож на басок Гуни. — Какой-то спам!

Я тебе покажу «спам»!

Решил, пока есть возможность, выпить. Если есть буквы — можно всё! Когда-то я сухие вина предпочитал. «Вазисубани»... Его и народ любил. Называл ласково «Вася с зубами». «Эрети» — это было из самых дешевых, в районе рубля. Его мы с друзьями «Эректи» называли. И неспроста. «Телиани» любили. Настраивало на философский лад: «Те ли Ани? Или не те?» Много других было изысканных вин, с названиями, не поддающимися расшифровке, но оттого еще более манящих: «Мукузани», «Гурджаани», «Псоу» — вино с названием пограничной реки, которая не столько разъединяла, сколько соединяла нас. «Псоу» — это полусладкое, на десерт... Буквочки уже расплываться начали. И тут — закосел! А что? Неплохо здесь живу. «Везде умеешь устроиться!» Ну что? «Глубокий освежающий сон»? Сон — закусон? Да нет. Сон тут может оказаться слишком глубоким, где-то даже вечным. Можно и не проснуться. Погуляю еще! Стал к местным служащим приставать:

— Эй, Харон! Обратно не довезешь? Порожняком, что ли, обратно пойдешь? Как же логистика?

— Ну, если обратно я буду перевозить столько же, сколько туда, где смысл? — ответил Харон.

Тоже разумно.

— И у меня отгул! — он зачем-то добавил.

Но! Имея буквочки, все можно. Набил быстро: «Река Лета. Граница жизни и смерти». И появилась — она. Какая-то фактически промышленная речка — и ее, как и все окружающее, в мифологической чистоте не уберегли. Трубопроводы. Дымы. А где сейчас по-другому? Понаехали, понастроили. Мне понравилось. Единственное, чего здесь не было, — моста. Но это уж было бы как-то чересчур! Обратно, как я сейчас сделаю, никто еще Лету не переходил. Размечтался, «первопроходец»! Были! По крайней мере один. Данте Алигьери — плюс.