Я прошел. Я поступил в чертов колледж! И должен был, по идее, радоваться, вот только не мог. Это означало, что теперь каждому из нас точно нужно было покинуть город, дом, в котором выросли, компании, образовавшиеся с течением времени. Конечно, я и без того понимал, что рано или поздно кто-то из моих друзей обязательно уедет, но каждый день приносил все больше не самых радужных эмоций, приближая неизбежное. Наверное, эгоизм не давал мне возможности двигаться дальше, все время заставляя цепляться за мысли о том, как мне будет плохо без кого-либо рядом.
По правде говоря, я ощущал и радость, и грусть. С одной стороны, это круто могло изменить мою жизнь: новые горизонты, круг людей, смена обстановки. Другая же сторона… другая сторона означала, что обязательно нужно было чем-то пожертвовать. В тот момент казалось, будто учеба в колледже отнимет у меня и Фиби, и Сида. Глупо, очень глупо, но тогда я этого не понимал. Считал, что должен держать их подле себя, чтобы снова не оказаться в одиночестве.
Да, пожалуй, именно одиночества я боялся больше всего на свете. К нему, в общем-то, и пришел в итоге. Весьма иронично, а?
Письмо было датировано седьмым июня. А открыл я его только в конце августа, когда до переезда Фиби оставалось каких-то пару дней. До моего, исходя из письма, тоже. Сид уехал еще на прошлой неделе, сказав, что должен поскорее заселиться в кампус и изучить город, в котором ему предстояло жить на протяжении долгого времени.
Я закрыл почту. До вечера пытался ни о чем не думать, то отвлекаясь на книгу, то на бессмысленный просмотр ленты новостей в телефоне, то на изучение потолка. Фиби ворвалась в дом, подобно урагану Катрин, не иначе, около семи, и меня это не удивило — я весь день игнорировал её смс и звонки, пребывая в состоянии амёбы.
— Что за черт? — недовольно воскликнула она, когда дверь с оглушительным звуком закрылась. Я отошел в сторону лестницы, не зная, что сказать. Фиби это заметила, со всей силы стукнув по выключателю рукой — яркий свет озарил прихожую и заставил меня поморщиться. — Ты спецом не отвечаешь? Или появилась веская причина релаксировать одному дома, вместо того, чтобы встретиться?
— Фибс…
— А-а! — она покачала головой, пригрозив мне пальцем. — Не в этот раз, Лео. Твое грустное лицо не решит сейчас проблему. Так что давай на чистоту.
Мне не хотелось разговаривать. На самом деле, мне ничего не хотелось, кроме того, чтобы убраться в свою комнату и развалиться на кровати. Поэтому в игре прибавилось правил, и Фиби пришлось с ними согласиться. Это было подло, знаю, но в тот момент хотелось пустоты, а не напряжения из-за своих дурацких мыслей.
Мы начали целоваться еще на лестнице, а уже ближе к комнате вещи полетели в разные стороны. Её запах, вкус губ, мягкость кожи — ладони изучали каждый сантиметр, разбросанные родинки, тонкую полоску шрама на бедре. Уже после всего, что произошло, Фиби лежала в моих объятиях, укрытая тонкой тканью простони — спать под одеялом в то лето было просто невозможно. Она дышала тяжело, крапинки пота ощущались под подушечками моих пальцев. Мы оба вымотались, плавясь от жара переплетенных тел.
Сумерки на улице сгущались — удивительно, как быстро стемнело. Включить ночник никто из нас не решался, не смея прерывать атмосферу, как оказалось, последнего вечера, проведенного в объятиях друг у друга. Я чувствовал, как саднит в груди только от одной мысли о том, что мы должны разъехаться. Мне не хотелось отпускать её. Я отчетливо понимал, чем это для нас должно было кончиться. Но, по сути, оно закончилось раньше, чем я предполагал. Точнее, чем мы оба предполагали.
Проблема заключалась в том, что я никогда не чувствовал, что Фиби — моя судьба. Плыл по течению, подстраивался под её настрой, но на самом деле не мог заставить себя полюбить её. Я лишал её возможности построить нормальные отношения, где человек делает для неё все, что только может. Балует подарками, вниманием, говорит красивые слова, первый целует или берет за руку. Знаю, это было неправильно, и мне стоило оборвать эти отношения до того, как Фиби уедет. Но я не мог: боялся избавляться от своей привычки находиться в состоянии покоя и комфорта рядом с ней.
Только сейчас понимаю, что Фиби на самом деле была привычкой. Тем, что не давало нам возможности двигаться каждому своей дорогой. Те речи про то, что двое должны идти вместе — чушь, когда один из партнеров испытывает чувство благодарности, ложно принятое за любовь. Пожалуй, это и есть оправдание моих к ней чувств. Это неправильно, некрасиво, нечестно, но таков уж был я — не нашедший в себе силы признаться в очевидном.
Она действительно спасла меня от невообразимой боли, от одиночества, от ежедневных водоворотов негативных мыслей, что вгоняли в депрессию. И я чувствую себя хреново, когда снова окунаюсь в эти воспоминания о ней. Потому что Фиби всегда была достойна большего за то, что дарила мне свое тепло. Свое сердце, что должно было биться в моих раскрытых ладонях.