Слова давались тяжело, будто язык прочно прилип к нёбу, а сухость во рту раздирала горло. Ветви деревьев качались из стороны в сторону, отбрасывая тень, а яркие фонарные отблески расплывались по стенам коридора. Вечер безмятежно окрашивал небо в темноту, заставляя прогуливающихся по аллее студентов покидать улицу — ветер усилился и пытался ворваться внутрь, периодически стуча по стеклу. Мне хотелось исчезнуть, перестать чувствовать себя виноватым во всем, что случилось и, в конце концов, избавиться от шума в ушах, что звенел вместе с тишиной на том конце провода.
Фиби тихонько всхлипнула.
— Почему? — один единственный вопрос, выбивший из легких весь воздух. Сердце застучало как бешеное, пытаясь пробить грудную клетку — с каждой секундой становилось все тяжелее слышать, как она плачет. — Почему ты всегда решаешь за меня? Думаешь, у меня нет своей головы, Лео? Это просто несправедливо! Ты оставляешь меня бороться с этими чувствами одной!
— Фиби…
— Это наша история, Лео! Она всегда была нашей, вот только я всегда была в ней той, кто хотел взаимной любви. Ты любил меня?
Я сжал челюсть настолько сильно, что казалось, будто зубы сломаются друг об друга.
— Я…
Слова застряли в горле. Ком не давал возможности восстановить дыхание, а боль — привести биение сердца в норму. Я отчаянно хотел, чтобы это прекратилось, поэтому, не выдержав напряжения, сбросил звонок как самый настоящий трус. Знал, что поступаю неправильно и снова оставляю Фиби одну, без желаемых ответов, но в тот момент произнести крутящиеся в голове слова было чертовски сложно.
Сигареты, купленные недалеко от кампуса, горчили. Я выкурил две в попытке успокоиться — помню, что на улице было свежо, но прохладно — холодные потоки воздуха так и норовили забраться за шиворот кофты, считая позвонки. Не было никакого желания возвращаться обратно, разговаривать и делать вид, что все хорошо, ведь хорошо не было. Я чувствовал себя разбитым, виноватым, злым — не только за то, что позволил себе поступить так с Фиби и её чувствами. Я злился на свое ежедневное бегство, на трусость и страх сделать шаг первым, не доводя ситуацию до абсурда.
Ощущения были сравнимы лишь с грязью, облепившей все внутри. Хотелось помыться, вымыть всю черноту, чтобы вместе с ней в слив ушли и плохие мысли.
Я просидел на лавке до тех пор, пока не понял, что продрог до костей. Начавшийся дождь более-менее отрезвил мысли, но уверенности и легкости не придал — силы, казалось, покинули меня у самого порога комнаты.
В тот момент я понял, что, видимо, любовь — это то, что обуздать у меня никогда не получится. Слишком тяжело и неправильно пытаться играть ту роль, которая мне совершенно не подходит.
Это стало единственной мыслью, с которой я засыпал и просыпался, не видя больше никакого смысла в том, чтобы пытаться ощутить себя действительно полноценным. Или счастливым, ведь счастье каждый раз обходило меня стороной, словно и не собиралось случаться. Я смирился, не питая никаких иллюзий на этот счет, потому что знал, что любая иллюзия рассыпается, подобно карточному домику.
Впрочем, моя жизнь тоже казалась похожей на это хлипкое строение из карт, сколько бы я ни пытался убедить себя в обратном.
Теперь ты смотришь на вещи иначе, под совершенно другим и незнакомым тебе углом, — шепот схож с шепотом матери. Я вздрагиваю, понимая, что неосознанно заменил свой голос на её.
— Лео? — Айви, что собирает волосы в хвост, заглядывает в мои глаза. — Ты сегодня какой-то молчаливый.
Я пытаюсь улыбнуться, надеясь, что не придется признаваться в том, что снова окунулся с головой в воспоминания, но, кажется, выходит довольно скверно. От внимания Айви это не укрывается, но она не решается продолжать тему дальше, вновь возвращаясь к бумаге, что разложена на паркете — видимо, рисовать на полу намного удобнее, чем делать это за столом или мольбертом, который стоит где-то в её комнате. К тому же свет в гостиной отлично передает волшебство, творящееся за окнами — ветер, едва касающийся стекол и утопающий в облаках закат, выгоревший до корки.
Айви сидит спиной к окну. Лучи рыжего солнца падают прямо на меня, делая её фигуру еще меньше. Сегодня она до боли живая, вызывающая неистовое желание прижаться всем телом, ощущая тепло и беспокойное биение сердца — будь это хотя бы миг, я бы без раздумий кинулся к ней в объятия. Но вместо того, чтобы осуществить желаемое я только смотрю на нее, пытаясь отыскать в глазах что-то еще. Может, сомнение или желание наконец сдаться.
Но горящие искорки, что пляшут под серой радужкой и зрачком нисколько на это не похожи. Решимость, уверенность, счастье — все, что я вижу там помимо отражения гостиной, утопающей в солнечных закатных лучах. Снова начинает саднить, снова возвращаются плохие мысли и противный шепот, от которого я так долго пытался избавиться.
Убежать, — подсказывает подсознание и не согласиться с ним будет глупо.