Ты знаешь, что хочешь этого

Чтобы задобрить воображаемую Анну, он оставался с Рейчел и врал. Доедал обед в «Оливковом саду», ехал к кузине и пытался подготовить все для побега. Он старался держаться от Рейчел на расстоянии, не таком, чтобы ее рассердить, просто достаточном для того, чтобы их отношения не стали серьезнее, чем были. Он не часто ей звонил, бывал очень занят, но всегда за это извинялся. Делал он ровно то, что от него требовалось, но не больше. Ощущение у него было, что он притворяется мертвым, остается мягким и податливым, надеясь, что она в итоге потеряет к нему интерес и уйдет. Ладно, скажет трибунал, когда все кончится. Он не лучший человек. Не святой. Но он не Марко, он не манипулирует девушками просто ради процесса. Могло быть хуже. Он заслуживает еще одной попытки. Мы находим, что подзащитный… в целом ничего.

Но стойте, раздается голос, прежде чем опустится молоточек.

Что?

Осталась одна мелочь. У меня вопрос.

Пожалуйста.

А что с сексом?

Э… а что с ним? Тед и Рейчел не занимались сексом. Он хотел бы особо прояснить это перед трибуналом. Тед не лишал Рейчел невинности. (А Рейчел не лишила невинности Теда.)

А петтинг был?

Ну да, разумеется. Они встречались четыре месяца.

Когда это происходило, Тед «делал именно то, что от него требовалось, но не больше»? Он «притворялся мертвым» с Рейчел, если можно так выразиться? Был ли он вежлив, слегка отстранен, погружен в себя, как обычно бывал с ней?

Эм. Ну. Нет.

А как он себя вел?

…

Как ты себя вел, Тед?

Я…

Ты?..

Я был… ну вроде как…

Да?

…гадким.

Гадким?

Гадким.

До того как Тед стал старым и опытным в сексе, до того как он постиг ключевые слова фетишистов на Порнхабе и стал платить за годовую подписку на Kink.com, «гадким» он называл у себя в голове то, что делал с (чему подвергал?) Рейчел, все это извивающееся принудительное движение. Слово появилось еще до нее. Ребенком он его использовал, чтобы описать определенные комиксы, мультфильмы, кино и книги, в которых с женщинами делали «гадкое». Чудо-Женщину приковывали к железнодорожным путям. На обложке одной из книжек сестры про приключения Нэнси Дрю Нэнси с кляпом во рту была привязана к стулу.

Юному Теду нравились истории, где с женщинами делали «гадкое», но это не означало, что он хотел делать «гадкое» сам. Когда он представлял себя внутри этих историй, что он делал очень редко, – ему больше нравилось наблюдать за ними, чем разыгрывать их, – он, Тед, никогда не привязывал девушек. Нет, он был тем, кто их освобождал. Он развязывал веревки и растирал девушкам запястья, чтобы восстановить кровообращение, бережно вынимал кляп, гладил освобожденных по голове, пока они плакали у него на груди. Быть злодеем, привязывателем, тем, кто причиняет боль? Нет, нет, нет, нет, нет. «Гадкое» не имело никакого отношения к влюбленностям Теда и к его фантазиям. Пока не появилась Рейчел.

Тед, насколько было возможно, избегал близкого контакта с Рейчел. Он редко ласково к ней прикасался и, когда они целовались, не открывал рта. Он понимал, что это ее беспокоит, но ему казалось, что он поступает хорошо: раз уж она ему не нравилась, у него не было права подталкивать ее ко всякому сексуальному. В конце концов, если бы он что-то сделал, а потом расстался с ней, у нее были бы все основания вернуться к трибуналу и обвинить его в том, что он ее использовал ради секса. Поэтому, следуя такой логике, единственное, как он мог снять с себя вину, это сделать так, чтобы Рейчел требовалось его побуждать и подталкивать, настаивать на том, чтобы остаться с ней наедине, просить дважды, трижды или пять раз просить, чтобы в итоге никто не мог сказать, что все произошло по его вине.

Однажды они были у нее в комнате, дверь была закрыта, и она начала его целовать в этой своей манере, которая ему всегда казалась притворной: легкими касаниями, с мелодраматическими вздохами. Фу, Рейчел, думал он, пока в нем всплывало раздражение, которое он подавлял весь день. Почему ты так мной командуешь, почему настаиваешь, почему ничего не видишь? Почему я тебе нравлюсь? Почему ты не понимаешь, что у меня к тебе ничего нет? Но она все вешалась на него… и в итоге, уступая соблазну, он сбрасывал раздражение, ущипнув, укусив и даже, со временем, легонько шлепнув.

Она говорила, что ей нравится, когда он поступает «гадко», и он думал, что так оно, наверное, и есть, если вообще можно было судить по тому, как она мокла, краснела и извивалась. И все равно где-то глубоко в животе он ощущал, что на всем, что она делает, есть патина притворства, и что, заявляя, будто ей нравится, что он с ней творит, она говорит ему то, что он, по ее мнению, хочет услышать. Поэтому отчасти быть «гадким» с Рейчел означало соскрести притворство, докопаться до того, что под ним, заставить ее показать подлинную реакцию: он хотел поймать настоящее в Рейчел, но оно от него ускользало, как угорь в воде, и из-за этой погони он на стену лез от похоти. Ненавижу тебя, ненавижу, думал он, прижимая ее костлявые запястья над головой, кусая ее за мясо на плече, и терся насухую о ее ногу, пока не кончал.