Тыл-фронт

В 1937 году Любимов прибыл на заставу «Краевая», имея при себе только гармонику. Играл он на ней виртуозно. С простоватой улыбкой взглянув на хмурые сопки и осведомившись у командира отделения, где граница, Любимов заявил:

— Ну что же, будем ловить шпионов, раз они — здесь водятся!

Эти слова показались сослуживцам легкомысленными. Но уже к концу первого года о Любимове заговорили. Потом из уст в уста стали передаваться занятные, даже невероятные истории о его храбрости и ловкости. Сам Любимов ни о чем не рассказывал. При расспросах он не то чтобы смущался, а как-то простодушно улыбался и отмахивался. А однажды, когда он случайно услышал, как Козырев рассказывал молодым бойцам о находчивости какого-то пограничника, Любимов восхищенно воскликнул:

— Вот это я понимаю!

Раздался оглушительный хохот. Только тогда Любимов понял, что речь шла о нем, и, рассердившись, ушел.

* * *

В Сабурово Любимов добрался после полудня. Дежурный по управлению сообщил, что Дружинин сейчас на Военном Совете в Доме Красной Армии и лейтенант должен явиться туда.

В Доме Красной Армии часовой проверил документы Любимова и пропустил его на второй этаж. Кругом было пусто. Ожидая перерыва, лейтенант сел на большой удобный диван и задумался.

Любимов вспомнил, как недавно здесь — в ДКА — встретил девушку. В ней не было ничего Особенного — невысокая, с пухлыми розовыми щеками, она походила на подростка. Он не знал ни ее имени, ни фамилии, но с тех пор мысль о ней не покидала его. В другой раз он чуть не налетел на эту девушку в дверях полевой почты. Она шла с подругой. От неожиданности вместо извинения проговорил: «Здравствуйте!» — «Мы же с вами незнакомы», — улыбнулась та и смутилась.

— Ничего, Зина, с таким можно и познакомиться, — рассмеялась подруга.

Воспоминание о том, как он растерялся тогда и, не найдя ничего лучшего, сел на коня и ускакал, заставила Любимова покраснеть. «Ромео!» — недовольно прошептал он.

Откуда-то с другого конца коридора донеслись звуки рояля.

«Пойду, послушаю. Наверно, кто-нибудь из адъютантов коротает время. Хорошо играет!» — подумал Любимов, вставая.

У двери с табличкой «Музыкальный кабинет» он остановился и, стараясь не помешать, осторожно вошел. За инструментом сидела девушка. Лейтенант тотчас узнал ее и попятился к выходу, но было поздно: девушка оглянулась.

Любимов растерянно застыл в дверях.

— Вы? Здравствуйте! — с удивлением проговорила она.

— Здравствуйте! Давайте познакомимся — решился вдруг Любимов.

— Давайте… — опустив глаза, согласилась она и протянула маленькую руку. — Зина Савельева. Только вы снова убежите, как тогда…

— Любимов Вячеслав, — быстро ответил лейтенант, слегка пожимая ее пальцы. Потом оглянулся на дверь и виновато добавил: — Простите, мне нужно… на доклад. До свиданья!

Зина растерянно смотрела ему вслед. Лицо ее вспыхнуло от обиды. «Зачем он так?»

Зина была дочерью генерала Савельева. Когда Георгия Владимировича откомандировали в академию, его жена Евгения Павловна осталась в Хабаровске, где Зина училась в школе. С началом войны по настоянию Георгия Владимировича обе переехали в Ачинск. Документы, которые Зина посылала в Ленинград, канцелярия возвратила с коротким сообщением, что приема в этом году не будет.

После назначения Савельева на Дальний Восток Зина решила ехать к отцу. Зная беспомощность мужа в быту, Евгения Павловна, в конце концов, согласилась отпустить ее с условием, что Зина немедленно вернется в Ачинск, если японцы начнут военные действия. Но Зина решила по-своему: на третий день после приезда в Сабурово она явилась в райвоенкомат и потребовала зачислить ее в армию. Ей отказали, но Зина не успокоилась.

Она упросила начальника связи армии направить ее на полевую почту. Отец, которому не полагалось ничего знать, был доволен. Ему самому не хотелось видеть дочь изнывающей дома от безделья.

Когда Любимов через полчаса возвратился в музыкальный кабинет, на гимнастерке у него поблескивал орден Красной Звезды. Зина сделала вид, что не заметила лейтенанта.

Настроение у Любимова было приподнятое. Ему казалось, что вместе с ним должна радоваться и эта девушка, о которой он так часто думал. Но, посмотрев ей в лицо, Любимов встретил обиженный и даже враждебный взгляд.

— Понимаете, как случилось… — попытался объяснить он.

— Понимаю! — прервала его Зина, отворачиваясь.

Постояв мгновенье в нерешительности: уйти или подождать, пока она выйдет, лейтенант медленно прошел к роялю и взял несколько тихих аккордов. И вдруг его пальцы заметались по клавишам. Любимов играл что-то бурное, страстное, в чем слышалась обида, любовь, упрямство.

С минуту Зина прислушивалась, потом заинтересованно взглянула на лейтенанта, подошла и остановилась за его стулом… Но Любимов этого не заметил. Слегка склонив голову на бок, он, казалось, всецело был поглощен музыкой. Его лицо поразило Зину: оно было чуть возмущенным и мужественным.

Почувствовав, что за его спиной кто-то стоит, он резко оборвал игру и поднял глаза.

— Вот, Зина…

Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, Зина провела рукой по его жестким волосам.