Тыл-фронт

…— Здесь, на границе, стоит большая, смелая русская армия, — продолжал Дай Син. — Японцы боятся ее трогать, они ждут, когда она ослабеет. Но этого не будет.

«Нужно не давать японцам ни минуты покоя — думал Ли Фу, — они должны ответить за все и нам и русским».

— А что у тебя нового, Ли Фу? — спросил Дан Син.

— Готовится заброска шпионов, — негромко проговорил Ли Фу, — белогвардейцы. Одного я знаю, приметы его такие…

— Хорошенько запомни приметы и передай, — сказал кому-то в темноту Дан Син.

— Этого негодяя Танака вызывали в миссию, — говорил дальше Ли Фу. — Опять будут ловить наших и куда-то отправлять в кандалах.

Когда уже расходились, Дан Син отвел Ли Фу в дальний угол фанзы.

— Нам нужно иметь в Новоселовке своего человека, желательно русского, — полушепотом заговорил он. — Побывай в Муданьцзяне, там решите, как лучше это сделать. Потом сходишь в отряд Ким Хона.

— Хорошо, Дан Син, — ответил Ли Фу и, попрощавшись, вышел из фанзы.

6

Бурлов по старой привычке проснулся в половине восьмого. Постели Курочкина и Рощина уже пустовали. «Эх ты, политрук!» — с огорчением подумал он, торопливо одеваясь. На глаза попалась лежавшая на шахматной доске записка: «Доброе утро! Ушел на вторую полубатарею. Все, что будет интересовать, до моего прихода сможете узнать у Рощина. Его будить не стоит, пусть крепнет. Курочкин».

«А этот куда девался?» — недоумевал Бурлов, глядя на неубранный топчан лейтенанта и надевая шинель.

В дверях он столкнулся с Рощиным. Тот был в майке, трусах и шинели внакидку.

— Не стоило бы выходить в таком наряде, поберечься нужно, — сказал политрук.

— Это ничего. Я и в госпитале последние дней пятнадцать понемногу вот так же бегал, на бегу не остынешь.

— Так вы куда бегали? — осведомился Бурлов.

А вот от нас дорога идет, потом поворот и обратно. Получается девятьсот двадцать метров, — пояснил Рощин.

В дверь постучали, и, пригнув голову, в блиндаж степенно вошел красноармеец. Он молча посмотрел на Рощина, потом на Бурлова и, разобравшись в званиях, доложил:

— Товарищ старший комиссар! Комбат приказал доставить вам пробу. Вот принес вареную рыбу и чай.

Он поставил на стол алюминиевую миску и большой чайник с кипятком. Политрук мельком взглянул на солидную порцию горбуши и увесистую порцию хлеба. «Ничего, сытно кормят», — подумал он и спросил:

— Как вас величают?

— Земцов… Рядовой Земцов Серафим Онуфриевич.

— Давно работаете поваром?

— Да я не повар, я рабочим по кухне дежурю.

— Ладно, Серафим Онуфриевич, ведите-ка меня туда, проба подождет. А вот звания надо знать — я не старший комиссар, а старший политрук, — заметил Бурлов.

Земцов виновато забормотал что-то.

Спускаясь по косогору к землянкам бойцов, Бурлов увидел где-то внизу, влево от себя, небольшое тускло освещенное окно.

— Это столовая? — спросил политрук, указывая на оконце.

— Нет, это монастырь, — ответил Земцов.

— Что? — удивился политрук.

— Блиндаж девчат, — уже не так твердо повторил боец. — Землянка вычислителей. Раньше там жил вычислительный взвод, а теперь живут девчата.

— А почему же монастырь?

— Шутейно так называют.

— Эх, вы, бородачи! — укоризненно проговорил Бурлов, — у самих, наверно, дочери по таким «монастырям», а сами…

— Все так обзывают, товарищ политрук. Сам командир взвода, — оправдывался Земцов. — А кухня во-он та, с большой трубой.

Еще снаружи они услышали чей-то возмущенный голос:

— Не имел никакого полного права! Если сам не захотел есть, то другие бы ели! Стукнуть тебя черпаком по колпаку…

— Калмыков разоряется, — пояснил Земцов, — шофер вычислительного взвода.

В низкой землянке за облаком пара Бурлова никто не заметил.

— Я тебя стукну! — кричал повар. — Это тебе не ресторан. Що сготовил, то и ешь. Сам политрук пробу снимал.

— Политрук, политрук. На пробу ты отправил, наверно, тройную пайку! Надуть ты мастер, — ворчал тот, кого Земцов назвал Калмыковым.

— Я с тобой вообще балакать не хочу. Привык горло драть в тюрми.

Последние слова вызвали осуждение бойцов, сидящих за грубо сколоченным столом:

— Что ты мелешь?

— Калмыков дело тебе говорит!

— Принеси-ка из нашего блиндажа пробу, — приказал Бурлов Земцову и, поздоровавшись с бойцами, спросил: — О чем спорите, товарищи?

Шум утих. К Буркову подбежал боец в белом поварском колпаке.

— Смирно! — крикнул он. — Товарищ политрук, на завтрак приготовлена отварная рыба и чай. Докладуе старший повар красноармеец Кривоступенко.

— Вольно. Из-за чего спор? — переспросил Бурлов.

— Да мы не спорили. Просто так, — проговорил повар, выразительно поглядывая на худощавого, сердитого с виду Калмыкова.

— Чего врешь? — угрюмо отозвался тот. — Ругались. Рыбу сварил, а почему не рыбный суп?

— Мешается не в свое дело, — недовольно перебил Кривоступенко. — У меня разнарядка. Сам командир дивизиона утвердыв. Шо приказано, то и приготовил. А он вечно бурчыть…

— Давайте-ка ее сюда, — приказал Бурлов. — Посмотрим, что это за… «разнарядка».

Кривоступенко нехотя повернулся.

— Вы хотели бы на завтрак рыбу с отваром? — обратился Бурлов к бойцу.

— Красноармеец Калмыков, — доложил тот. — Не я, все хотели.