Тыл-фронт

Укрывшись в зарослях кусков, наряд Любимова вел наблюдение за пограничной полосой, но ничего подозрительного не видел.

— Вон, вроде следы, — показал один из пограничников.

— Следов там много. Они и на прошлой недели были, — возразил Любимов. — Впрочем, тропинка в распадке, действительно, новая и хорошо утоптанная. Видимо, прошло несколько человек.

Неожиданно где-то слева утреннюю тишину разорвала пулеметная очередь. Потом все стихло. Через минуту стрельба возобновилась.

— Как будто в районе разведывательной батареи? — прислушался Любимов. — Поехали туда!

— Лезут!.. — остановил его боец.

Из узкого, глубокого распадка вышло до отделения солдат. Они направились к заграждению и начали срывать проволоку.

— Пограничного знака не видят, что ли? — изумился молодой розовощекий пограничник.

— Дайте предупредительную ракету, — приказал ему Любимов.

Тот вскинул ракетницу и выстрелил. И сразу же по Фомкиной сопке ударили два пулемета. Конь под Любимовым вздрогнул, тяжело осел.

— Ложись! — крикнул Любимов, падая вместе с конем. — Приготовиться к бою! Поликарпов, вызов!

Но стрелявший боец неестественно запрокинулся на круп метнувшейся в кусты лошади. Второй пограничник выхватил ракетницу и трижды нажал спуск. В воздух взвились три красных ракеты.

— Титов, узнайте, что с Поликарповым? — крикнул Любимов, и пограничник отполз к кустам.

Лежа за толстым пнем, лейтенант увидел, как из того же распадка выбежало до взвода белогвардейцев. За ними показались японцы. Разделившись на две группы, нарушители перешли границу и начали обходить невысокую Фомкину сопку с флангов.

— Фыо-ю… Вон в чем дело! Захватить хотят, — догадался Любимов. — Посмотрим, господа, — зло проговорил он, выкладывая из сумки гранаты.

— Поликарпов убит, товарищ лейтенант, — доложил возвратившийся боец.

— Выдвигайтесь к тому камню и бейте короткими очередями, — приказал Любимов.

Боец отполз и дал несколько коротких очередей из ручного пулемета. Японцы залегли. Их пулеметы строчили яростно, без перерыва. Цепь белогвардейцев добралась к подножию сопки. Любимов бросил одну за другой две гранаты. Снизу послышались испуганные вопли, стоны и грубая брань.

— Все равно не уйдешь! — донесся злобный выкрик. — Живехоньким возьму.

— Держи! — крикнул Любимов, бросая на голос гранату.

В ответ раздалась частая пальба из винтовок.

— Не стрелять! Не стрелять, — визгливо закричал издали японский офицер.

— Титов, огонь! Огонь, Титов! — крикнул Любимов, заметив, что правая группа японцев снова поднялась. Но пулемет молчал. — Титов! Титов!

Боец не отвечал. «Убит или ранен?» — встревожился Любимов, переползая к камню.

Вдруг он услышал нарастающий вой. В нескольких метрах от него встал огненный султан. «Из миномета бьют… Кажется, ранило…» — скорее не почувствовал, а понял Любимов. По шее поползло что-то горячее и липкое. В глазах поплыли черные круги. Деревья, бегущие японцы стали валиться на бок.

«Крепись, крепись, скоро наши подойдут», — подбадривал себя лейтенант, протягивая непослушную руку к сумке убитого — за гранатами.

— Получай… получай!.. — и он снова начал бросать гранаты. — А эта пригодится… пригодится. Ничего! Титов… Не бойся, Зина… — шептал лейтенант, начиная терять сознание.

Позади послышался осторожный шум и тяжелое дыхание. Любимов с трудом оглянулся. К нему ползли двое — с перекошенными лицами, налитыми кровью глазами.

Любимов медленно достал пистолет, выстрелил в ближнего. Тот закричал и поднялся на колени. Любимов прицелился во второго. Но фигура белогвардейца вдруг стала расти, расплываться, застилать собою все.

«Крепись, крепись», — внушал себе Любимов, тряся головой.

С дальней сопки часто, торопливо начали строчить пулеметы. «Наши… наши!» — Любимов чуть шевелил губами, но ему показалось, что он кричит. Отвечая пограничникам, в бой вступило до десятка неприятельских пулеметов. Но уже где-то за Фомкиной сопкой раздалось далекое «Ур-а!..» С тыла, растянувшись цепочкой, подходили всадники. Однако Любимов их уже Не видел. Когда до Фомкиной сопки осталось недалеко, впереди всадников встала стена минометного заградительного огня.

* * *

Несмотря на занятость, Георгий Владимирович все же решил отметить день рождения дочери. Хотя бы скромно.

— Подъем, сорванец! — объявил он утром. — Будем пировать.

Зина быстро оделась. Первый раз за свою короткую жизнь она не ощущала обычной в таких случаях тревожной радости. Это чувство убило короткое слово — война. И только неумело накрытый отцом стол и невесть откуда появившийся торт оказались сюрпризом и взбудоражили Зину. Как она была благодарна отцу за это дорогое ей внимание.

— Папа! Мой хороший папа! — счастливо шептала Зина, целуя его.

Они сидели за большим скромно накрытым столом. Георгий Владимирович часто поглядывал на дочь, шутил, казалось, совсем забыв о войне. Он даже спел под аккомпанемент Зины свои сокровенные «Амурские волны», которые пел только для матери.