Тысяча бумажных птиц

Я выжимаю свет из каждого дня, когда жду его. Мне хотелось бы освободиться от этих желаний: никотин, этот странный мужчина… И прямо сейчас Джо опять возмущался, что я курю. Ванная – единственное место в доме, где можно скрыться.

Джона может сколько угодно кричать: «Что ты там делаешь?!» Я не хочу сидеть с ним в гостиной, забравшись в кресло с ногами. Он предложит мне чашку чая… укроет пледом. Потом поцелует меня в шею, и его поцелуй останется на моей коже – как посягательство. Как нарушение границ.

Будь хорошей женой, Од. Соблазняй его красивым бельем и смехом. Но в те редкие разы, когда мы занимаемся сексом, мы целуемся нетерпеливо. Мы не даем себе время увидеть друг друга.

20 октября

Мне снилась моя дочка. Она шла по краю бассейна, потом неожиданно прыгнула в воду без нарукавников. Спасатель не слышал, как я кричала, – там было много детишек, и все шумели. Я рванулась к бассейну, мои ноги скользили. Но я не успела, не успела буквально на долю секунды. А потом время замкнуло.

Я прижимала к себе ее тельце, словно тем самым могла согреть и вернуть к жизни. Но у меня в руках не было ничего. На дне бассейна лежала двухлетняя девочка. Мертвая.

21 октября

Каждое утро – в душ. Очищаться от слез. Радио бряцает рекламными объявлениями.

Я одеваюсь, аккуратно застегивая на пуговицы каждый дюйм своего горя.

Я не узнаю себя в зеркале, но надеюсь, что в этой маске есть что-то хорошее – в лице, которое я ношу на работу или когда вижу Джону на кухне и прикасаюсь к нему. Всегда – одетая к выходу, всегда – мимоходом. Но я стараюсь, все-таки я стараюсь.

Одри непрестанно курила, словно пыталась согреться дымом. Как только она уходила, Гарри садился на ту же скамейку, напевая военную сентиментальную песенку J’attendrai. Он сидел, держа кепку в руках. Всем своим существом ощущая присутствие Одри. Запах духов держался в воздухе еще долго после ее ухода. Гарри наслаждался видом, по которому прежде скользил ее взгляд. Когда муравьи уносили крошки, оставшиеся от ее сэндвича, Гарри чувствовал эхо несбывшихся прикосновений.

Он говорил себе, что ему нельзя вмешиваться, но каждый день прятался за большим кедром и наблюдал. Стоило Одри уйти, он занимал ее место на той же скамейке. Повсюду вокруг разливалась мучительная красота, немыслимое «а что, если».

Он загружал себя работой, разравнивал граблями клумбы, приминал землю. Но однажды в октябре он потерял бдительность. «Конкорды» снимали с эксплуатации, и Гарри стоял, глядя в небо, – ждал, когда лайнеры трех последних рейсов пролетят над садами на малой высоте и приземлятся в Хитроу. Когда они наконец показались над Сайонской аллеей, Гарри почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и увидел Одри, стоявшую перед часами Дали[30]. Было уже слишком поздно что-либо предпринимать; она махала ему рукой, и Гарри весь вспыхнул радостью. Он знал, что ему надо как можно скорее исчезнуть, но вместо этого он пошел к ней по залитой солнцем аллее. Когда он приблизился к Одри, скульптура Дали расплавилась на шести часах.

24 октября

Скамейкам за Пальмовым домом всегда достаются последние лучи заходящего солнца. Стоя у бронзовых стекающих часов, я заметила человека на Сайонской аллее. Он шел в мою сторону, окруженный сиянием солнца.