Тысяча дюжин

A big whitecap broke just beyond, washing over the barge and leaving the Alma half swamped.	Высокая волна с белым гребнем встала над самым барком и, перехлестнув через него, наполовину затопила "Альму".
The men cast off, cursing him as they ran up their sail.	Люди махнули рукой и, выругав Расмунсена как следует, подняли парус.
Rasmunsen cursed back and fell to bailing.	Расмунсен тоже выругался в ответ и опять принялся вычерпывать воду.
The mast and sail, like a sea anchor, still fast by the halyards, held the boat head on to wind and sea and gave him a chance to fight the water out.	Мачта с парусом еще держалась на фалах и действовала как якорь, помогая лодке сопротивляться волнам и ветру.
Three hours later, numbed, exhausted, blathering like a lunatic, but still bailing, he went ashore on an ice-strewn beach near Cariboo Crossing.	Тремя часами позже, весь закоченев, выбившись из сил и бормоча как помешанный, но не бросая вычерпывать воду, Расмунсен пристал к скованному льдом берегу близ Оленьего перевала.
Two men, a government courier and a half-breed voyageur, dragged him out of the surf, saved his cargo, and beached the Alma.	Правительственный курьер и метис-проводник вдвоем вывели его из полосы прибоя, спасли весь его груз и вытащили "Альму" на берег.
They were paddling out of the country in a Peterborough, and gave him shelter for the night in their storm-bound camp.	Эти люди ехали из Доусона в рыбачьей лодке, но задержались в пути из-за бури. Они приютили Расмунсена на ночь в своей палатке.
Next morning they departed, but he elected to stay by his eggs.	Наутро путники двинулись дальше, но Расмунсен предпочел задержаться со своей тысячей дюжин яиц.
And thereafter the name and fame of the man with the thousand dozen eggs began to spread through the land.	И после этого по всей стране пошла молва о человеке, который везет тысячу дюжин яиц.
Gold-seekers who made in before the freeze-up carried the news of his coming.	Золотоискатели, добравшиеся до места накануне ледостава, принесли с собой слух о том, что он в пути.
Grizzled old-timers of Forty Mile and Circle City, sour doughs with leathern jaws and bean-calloused stomachs, called up dream memories of chickens and green things at mention of his name.	Поседевшим старожилам с Сороковой Мили и из Серкла, ветеранам с железными челюстями и заскорузлыми от бобов желудками при одном звуке его имени смутно, как сквозь сон, вспоминались цыплята и свежая зелень.
Dyea and Skaguay took an interest in his being, and questioned his progress from every man who came over the passes, while Dawson-golden, omeletless Dawson-fretted and worried, and way-laid every chance arrival for word of him.	Дайя и Скагуэй живо интересовались им и расспрашивали о нем каждого путника, одолевшего перевалы, а Доусон - золотой Доусон, стосковавшийся по яичнице, волновался и тревожился и жадно ловил каждый слух об этом человеке.
But of this Rasmunsen knew nothing.	Ничего этого Расмунсен не знал.
The day after the wreck he patched up the Alma and pulled out.	На другой день после крушения он починил "Альму" и двинулся дальше.
A cruel east wind blew in his teeth from Tagish, but he got the oars over the side and bucked manfully into it, though half the time he was drifting backward and chopping ice from the blades.	Резкий восточный ветер с озера Тагиш дул ему в лицо, но он взялся за весла и мужественно греб, хотя лодку то и дело относило назад, да вдобавок ему приходилось скалывать лед с обмерзших весел.