В строении было лишь девять этажей, четыре из которых были отведены под технические помещения. Ван Цин не стал подниматься на лифте и пошел пешком по лестнице, надеясь хоть немного утихомирить мысли в голове при помощи физической нагрузки. Даже пройдя все ступени до самого верха, он не заставил сердце биться так же сильно, как в момент, когда узнал, что произошло в «Тысяче эпох».
Когда Фа Линь только подыскивал место для своего предприятия, у которого быстро появились инвесторы, потому что бизнес-план поражал своей смелостью, это здание было заброшено. Ван Цин, особо ни на что не надеясь, приехал сюда, чтобы поснимать и разобраться, почему строительство задуманного жилого комплекса так резко прервали. Он не нашел ничего интересного, но после появилась информация, что строительная компания оказалась разорена. Брат тогда выезжал по пять-шесть раз в день на различные объекты, осматривая места для павильонов и офисов, но не находил ничего подходящего. А потом они приехали в это место… Фа Линь сначала не хотел даже слушать предложение Ван Цина, но что-то все же заставило его передумать.
И теперь Ван Цин стоял на той же крыше, что и в ту ночь, когда устраивал здесь съемки. С тех пор это место еще ни разу не казалось таким безжизненным. Здесь всегда кипела работа. Фа Линь был неугомонным. Если он брался за что-то, он всегда доводил это до конца, даже если становилось невыносимо тяжело. «Тысяча эпох» построена на его нервных клетках, и это не фигуральное выражение. С момента появления этой идеи и до сегодняшней ночи он делал все, чтобы добиться своей цели и осуществить свою задумку. Дать людям шанс посмотреть на мир с другой стороны, увидеть его таким, как в собственных снах и грезах.
Ван Цин подошел к парапету, не обращая внимания на пронизывающий ветер. Именно здесь, на этой точке, Фа Линь принял решение выкупить и довести это здание до ума. Ван Цин коснулся шероховатой поверхности бетонного ограждения, которое было ему по пояс.
Эту надпись сделал он сам, когда брат поделился с ним своей идеей. Фа Линь редко много говорил и еще реже говорил откровенно. Но в ту ночь он захлебывался словами, рассказывая ему о деле, которому хотел посвятить свою жизнь. И именно эта фраза пришла Ван Цину в голову, пока он слушал его. Она стала первым лозунгом «Тысячи эпох», нашедшим свое место на всех брошюрах, выпущенных ко дню открытия компании.
Ван Цин погладил пальцами выцарапанную по бетону ключами надпись. На коже остался серый след, как от пепла.
С этой стороны крыши было видно площадку, перечеркнутую, будто раненную одним-единственным словом – «Фальшь». Из темноты ночных теней Ван Цин смотрел на то, как Лун Ань в свете фонарей сидит на коленях перед Тао Ю вместе с Каей. Он не знал, о чем они говорили, но был уверен в том, что Лун Ань найдет для мужчины нужные слова, чтобы ему стало хоть немного легче.
Подле него всегда становилось легче.
Прошлой ночью Ван Цин видел войну, оплакивал свой дом, о котором сам ничего не знал, но горе от его потери было таким сокрушительным, что становилось больно дышать. Чувство вины, осознание, что его семья пострадала из-за него, появились в нем раньше, чем он узнал, что это не просто часть видения. Что это – часть жестокой реальности.
Го Пин дотянулся до всех, кто был ему дорог. Юйлань, Фа Линь, А-Юн, его собственные подписчики… Лун Ань. Сердце болезненно сжалось, и Ван Цин стиснул пальцами футболку на груди, рванув ворот, который неожиданно начал его душить. Лун Ань не заслуживал всех тех слов, что Ван Цин ему сказал. Как бы ему хотелось быть там – внизу. Сделать хоть что-то, чтобы Тао Ю стало легче, успокоить Каю, наивную, добрую, потерянную в этом событии, как легкое перышко, которое сносит порывом ветра в открытое море.
Слова профессора Лао в какой-то момент стали цепью на его шее. Лун Ань был рядом. Он не обвинял его, не отступал, даже собирался заявить в полицию, хотя догадывался, чем это может обернуться для него самого. Не думая, не заботясь о себе, он хотел оправдать Ван Цина в глазах всех тех людей, которые возненавидели его быстрее, чем прогорает зажженная спичка.
Теперь они перестали иметь значение. Они могут продолжать ненавидеть его, но яркой вспышкой в какой-то момент пришло осознание, что в жизни Ван Цина есть вещи куда дороже любви общества. Куда дороже, чем его желание заниматься тем, что ему нравилось. Куда дороже, чем возможность не жить обычной жизнью, как говорила его мама.