Тысяча эпох. Искупление

– Все боятся ответственности за то, что обратились к совершенствующемуся, которого обвиняют в таких деяниях, поэтому они и будут все отрицать. Эта война никого не оставила прежним! Не стоит ли нам выслушать самого Ван Сяоши? Ведь он излечил стольких раненых и больных! Велите этим людям, что донесли на него, прийти прямо сюда, на совет Старейшин, пусть повторят все свои обвинения, глядя вам в глаза! Ван Сяоши год назад спас моего маленького сына!

Зал вновь утонул в спорах. Ребенку мужчины пророчили страшную гибель в ближайшем будущем, как это случилось с сыном купца Шао Юнтао в провинции Хэ, а Ван Сяоши обвиняли с новой силой.

Вскоре после трагедии, что произошла в юго-восточных землях, многие из тех, кому за время своих странствий помог Ван Сяоши, донесли на него следом за Шао Юнтао. Рассказывали страшное: и что он призывал демонов, разрушая души тех, кому помогал, и что использовал запретные техники и мелодии, которые лишали людей разума, выдавая их за целительные и очищающие, и что те, кого коснулась его духовная энергия, навсегда будут лишены шанса отправиться на круг перерождения после смерти, ведь их душа повреждена. На вопросы, почему так долго молчали и не обращались за помощью к Старейшинам, люди, обливаясь слезами и запинаясь, отвечали, что боялись, но Шао Юнтао нашел в себе смелость выступить против нечестивца, и уж тут они не смогли молчать.

Слушая все это, Лун Байхуа оставался с виду безразличным, но внутри у него словно натягивалась струна, которая готова была лопнуть. Он видел среди собравшихся и друга Ван Сяоши, которого тот спас, отыскав едва живого после нападения на учеников Старейшины Фа. Фа Шэньхао, скованный благородным шелком своих одежд, сидел молча, и лишь сжатые в кулаки пальцы выдавали его состояние.

– Не смейте оправдывать его!

– Твоего сына не спасли, а прокляли! Вот увидишь, вскоре сам убедишься в этом!

– Ван Сяоши нужно отыскать и казнить!

В результате мужчина, защищавший Ван Сяоши, покинул зал, не выдержав чудовищных предсказаний и оскорблений. Несмотря на всеобщее презрение, он не отказался от своих слов. Лун Байхуа испытал к нему уважение.

Остальные продолжали кричать. Брат, сидевший рядом с ним, все это время молчал, но вдруг не сдержался и повернул к нему голову:

– Байхуа! Ван Сяоши спас нас тогда! Если бы не он, что бы с нами стало? Вы ведь друзья?

У него был еще совсем юный, но мелодичный, как перезвон колокольчиков на ветру, голос, и в нем слышались уверенность и непримиримость с несправедливостью. Лун Байхуа накрыл ладонью его руку.

– Ван Сяоши оказал помощь моей семье, – сказал он, поднявшись. – Кроме того, на войне он излечил многих и отчаянно сражался вместе с нами.

– Никто не спорит с вами, Мастер Лун, – отозвался Старейшина в синих одеждах и длинной седой бородой. – Заслуги Ван Сяоши будут учтены. Именно поэтому мы считаем, что, если он останется за пределами наших земель в юго-западных лесах, куда и сбежал от преследования, и больше никому не причинит вреда, мы не станем настаивать на казни. Однако, если он нарушит наши условия и вернется из изгнания, мы будем вынуждены принять меры.

Все собравшиеся закивали. Фа Шэньхао не шевельнулся, только ниже опустил голову, сильнее сжав пальцы в кулаки. Толпа в зале начала гудеть.

Не желая больше слушать эти несправедливые обвинения, Лун Байхуа поднялся и вышел прочь из зала.

Лун Ань открыл глаза. Курительная палочка уже догорела, ссыпавшись на подставку серым пеплом. Выход из медитации получился плавным, так что у него даже не кружилась голова.

Отступник. Ван Сяоши стал отступником. Его боялись, его презирали. Никто не брался за такую сложную, почти невыполнимую задачу – разобраться во всем и понять его. Он отталкивал от себя близких, но при этом готов был добровольно отдать ради них все, что имел. Даже свою душу.

Толпа жестока. И толпа глуха. Она не станет слушать твои доводы. Кинь своре собак кусок отравленного мяса, и она набросится на него, даже если станешь кричать, что в нем яд.

Ван Сяоши был совершенствующимся, врачевателем, который спас не одну жизнь. Его дар к целительству вызывал непонимание, а на некоторых даже наводил ужас, но для многих его помощь стала единственным выходом в момент отчаяния. И вот, когда его обвинили в чудовищных деяниях, все те, кому он когда-то помог, высказались против него из страха. Тех немногих, кто осмеливался оправдывать его, презирали. Тот фермер, вероятнее всего, лишился всех своих земель в считаные дни…

Был ли смысл кричать? Был ли смысл открыто выступать против обозленных людей, которые преследовали свои цели? Что бы изменилось, если бы Лун Байхуа принялся отстаивать его правоту? Лун Ань чувствовал его ярость – он не верил ни единому слову собравшихся. Но мог ли он хоть что-то доказать в одиночку?

Лун Ань встал с пола и вернулся на свое место напротив ноутбука. Он свернул окно с диссертацией и открыл браузер. Как ему найти доказательства? С чем выходить против толпы, кроме собственной веры и знания, что все не так, как думают люди?