Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Что ж, расчет Хрущева оказался точным. В обстановке, которая складывалась в мире к концу пятидесятых годов, мало кто мог бы решиться открыто выступить против самой идеи всеобщего и полного разоружения. Американским, да и другим западным представителям в ООН пришлось скрепя сердце сделать вид, что они тоже одобряют эту идею. Делегация США даже стала соавтором резолюции Генеральной Ассамблеи ООН, в которой указывалось: «Вопрос о всеобщем и полном разоружении является самым важным вопросом, который стоит перед миром в настоящее время».

Много шума наделал тогда Хрущев своим выступлением. Все это было красочно описано. Вот только одна маленькая деталь выпала — где, когда и при каких обстоятельствах появилась у него эта гениальная идея? Неизвестно. В анналах ЦК или Министерства обороны ответа на эти вопросы не найти. Да и серьезной проработки, когда просчитываются цифры, делаются выкладки, рассматриваются варианты, — ничего этого не было. Все обстояло куда проще.

Идея эта родилась в комнате № 1001 в МИДе на Смоленской площади, где находилась референтура по разоружению.

Разоружение пользовалось особым расположением　Громыко. И не только потому, что тут была та самая ниша, где он мог раскрыть свой талант как дипломат. Но и потому, что тут ему представлялась возможность еще и отличиться перед Хрущевым инициативностью и нестандартным подходом.

Наступившая в стране «оттепель» требовала стряхнуть оковы льда и с внешней политики. Хрущев искал новые широкие подходы к международным проблемам. Особенно к тем, которые дали бы ему доступ к высокой трибуне для пропаганды обновленного социализма. На эту трибуну Хрущев хотел взойти под знаменем борьбы за мир и разоружение.

Но вот беда — кинулись искать эту программу, а ее нет и в помине. Хуже того, ни в ЦК, ни в МИДе, ни в других высоких учреждениях не оказалось даже специалистов, которые бы серьезно занимались разработкой проблемы разоружения.

Вся сталинская программа разоружения занимала две трети странички, а наблюдали за ее осуществлением — один, от силы два дипломата пенсионного возраста, которые для активной дипломатической работы уже не годились.

Громыко решил срочно поправить дело. По его указанию наскоро отобрали два выпуска аспирантуры МГИМО 1956 и 1957 годов, и при отделе международных организаций была торжественно создана референтура по разоружению. Она сплошь состояла из молодых атташе, и только начальником у них был второй секретарь Юлий Воронцов. Он казался им тогда ужасно старым и консервативным.

Очень скоро они стали вызывающе называть себя «славной референтурой» — Glorious referenture. Для них это был знак качества. Что ж, они были молоды и безрассудны, влюблены в проблему разоружения и преданы ей. Дни и ночи проводили они в своей славной референтуре на 10-м этаже высотного здания на Смоленской, отчаянно споря над фантастическими планами, которые сами и сочиняли. Там же писались и длинные речи для Хрущева и Громыко.

Сама референтура размещалась в небольшой комнате с огромным окном, глядящим на тихую улицу Веснина. В комнате — шесть канцелярских столов и большой плюшевый диван. Упоминание о нем — деталь немаловажная, поскольку всем членам «доблестной референтуры», как ее именовали в МИДе, столов не хватало и некоторым приходилось сидеть на диване, ожидая, когда освободится какой-нибудь стол.

Впрочем, были люди, которые не претендовали на место за столом. Например, Марат Антясов — один из лучших речеписцев в этой комнате. Он приходил с утра и тихонько садился в уголке дивана. Если его не было, то записку ему прикрепляли скрепкой на спинку дивана. Получив задание сочинить речь или интервью, он спокойно складывал нужные ему бумаги в авоську и уходил работать домой — он был «разоруженец-надомник». Ему кричали вслед:

— Марат, постой! Ты секретные бумаги запихнул в авоську!

Но он отмахивался от шутников как ст назойливых мух. Всем было хорошо известно, что секретных бумаг он не терпел и принципиально их не заводил. Непорядок, конечно. Но речевик он был отменный, и поэтому ему прощали.

В комнате 1001 постоянно спорили. Темы были разнообразны, но всегда актуальны: можно ли прийти в коммунизм прямо из феодализма, хороший ли человек — вождь Мао Цзэдун, как определить, что у тебя аппендицит, можно ли обнаружить подземный ядерный взрыв с помощью мировой сети сейсмических станций и так далее.

За средним столом справа сидел сильно сутулый, худенький молодой человек в больших очках и с пышной шевелюрой вьющихся волос. Он всегда что-то писал и в то же время принимал самое активное участие в любом споре, азартно крича и жестикулируя. Его взгляды были радикальны и безапелляционны — выкинуть Сталина из Мавзолея немедленно, запретить поэзию как глупую и ненужную выдумку. И еще он брался лучше любого врача поставить диагноз каждому заболеванию и очень бывал доволен, когда он оправдывался.

Этим молодым человеком был Аркадий Шевченко — будущий советник Громыко, заместитель генерального секретаря ООН и агент ЦРУ, мирно живущий сейчас в одном из фешенебельных пригородов Вашингтона.