Тысяча и один день Никиты Сергеевича

Пауэрс потянулся к кнопке «Взрыв», но остановился. Пилоты У-2 вполголоса поговаривали, что эту кнопку лучше не трогать. Кто знает, не предусмотрели ли хитрые конструкторы из ЦРУ такой взрыв, который отправит к праотцам вместе с терпящим бедствие самолетом и самого пилота, так верней: никаких улик.

Да и катапультирование… Как и все летчики, Пауэрс побаивался его. Словно пушечное ядро, этот механизм выстреливал пилота вместе с креслом через пластиковый колпак. Иные пилоты погибали при этом, другим края кабины обрезали руки и ноги… Нет, лучше не рисковать.

Ценой огромных усилий Пауэрсу удалось откинуть колпак. Воздушная волна прижала его к щиту управления. Выбраться из кабины мешали шланги кислородного прибора. И все же ему удалось перевалиться за борт. Над головой вспыхнул купол парашюта. Мелькнула мысль: «Жив!»

…А на земле тем временем продолжался театр абсурда, приведший к трагедии.

То ли Воронов не поверил своей удаче и потому еще с полчаса промедлил с рапортом о поражении цели, то ли его рапорт затем застрял в каких-то инстанциях, но только на командном пункте войск ПВО об этом ничего не знали.

В подразделении же радиотехнических войск исчезновение цели на экране радаров сочли явлением временным — чем-то вроде технической помехи — и продолжали выдавать на командные пункты уже фиктивную прокладку курса несуществующего самолета.

С самого верха поступил очередной приказ: сбить нарушителя любой ценой. И против воздушного фантома наперехват вышли две машины МиГ-19.

Летчики выжимали из них все возможное и невозможное. Безуспешно. Потолок «мигов» был всего 17–18 километров, а нарушитель должен был находиться на высоте 20 километров, достать его им было не по силам. Очень скоро истребители оказались в зоне действия очередного ракетного дивизиона, который тут же получил приказ к запуску ракет. На запрос земли «Я — свой» летчики не ответили, как оказалось потом, они при взлете не включили автоответчики.

Первой ракетой был сбит МиГ, которым командовал старший лейтенант Сергей Сафронов. Он погиб. Другой летчик сманеврировал, и «его» ракета прошла мимо.

Через несколько дней вся советская пресса восторженно писала об этой операции с У-2, называя ее снайперской. Командование ПВО заявило, что была пущена одна-единственная ракета. Хотя на самом деле во время охоты на Пауэрса было выпущено 14 ракет. О гибели Сафронова — ни слова.

СТРАХ

Здесь следует несколько отвлечься от хронологической канвы повествования, чтобы помочь читателю войти в атмосферу описываемой эпохи. Особенно же — молодого читателя, у которого рассказанное выше может вызвать чувство недоумения, — что, мол, за дурацкие игры велись руководителями обеих великих держав!

Это было время, когда над миром витал призрак Страха с большой буквы. На памяти еще были близки ужасы Хиросимы и Нагасаки, и многие дети, посмотрев вечером телевизор, ночью не могли уснуть — им все мерещилась атомная бомба.

Да что там дети, в страхе перед ядерным катаклизмом пребывали и взрослые. Самой ключевой формулой в те годы, определявшей доминанту жизни и поведения людей, была фраза: «Лишь бы не было войны». Пропаганда обеих стран стократно увеличивала страхи, которые лишали способности здраво мыслить даже самых, казалось бы, трезвых политиков, толкали их на авантюры, которые в спокойном состоянии были бы немыслимы.

За тот животный страх мы расплачиваемся еще и по сей день. Не зная, например, что делать с накопленными горами всяческого оружия массового уничтожения: ядерного, химического, биологического. Тратя колоссальные средства на ликвидацию того, на создание чего в свое время уже были потрачены колоссальные средства. Нонсенс! Не говоря уже о тяжелейших экологических последствиях, к которым привела бешеная гонка вооружений, это тема отдельной книги.

Не беря в расчет психологии описываемой эпохи, трудно понять и события, происходившие в то время. Такие, как Берлинский или Карибский кризисы, поставившие мир на грань новой мировой войны! И это при том, что ни Советский Союз, ни Соединенные Штаты войны не хотели. Вот уж воистину — страх лишает разума.

Американское стратегическое мышление складывалось под воздействием шока, пережитого страной от внезапного нападения Японии на Перл-Харбор. С тех пор боязнь неожиданного удара, как мания, довлела над умами американских политиков. Она вошла в плоть и кровь нации.

Визави Америки Советский Союз также жил под гнетом страха вероломного нападения. Поэтому первой заповедью советских политиков было не допустить повторения июня 1941 года. Это не только означало держать страну в состоянии постоянной военной готовности, причем от нападения со всех четырех сторон — с запада, востока, севера и юга. Одной из главных составных советской стратегии безопасности была сплошная секретность — противник не должен знать ничего. Причем скрывались не столько военные секреты, сколько поразительная слабость, неорганизованность и неготовность к серьезной войне.