А когда они были уже крепко подпиты, Николай обнял друга за шею, и совершенно позабыв, зачем приходил – задал другу самый важный для себя вопрос, который собственно он и раньше задавал – систематически, ибо вопрос был наиважнейший:
— Исидор! Ты меня уважаешь!?
А тот, вместо ответа – схватился за низ живота, и убежал в туалет. А когда вернулся, то Николай, долго не раздумывая, бросился на грудь другу, и припав губами к его щеке – надолго застыл в продолжительном товарищеском поцелуе.
Настолько надолго, что Исидор Яковлевич всё-таки не выдержал и постарался кое-как оторвать от себя присосавшееся существо.
Оказалось, что Николай просто уснул, беспокойная ночь давала о себе знать.
Далее последовал, другой вопрос, ещё более прямой, ещё более дерзкий:
— Ну, так я жду! — вновь потребовал Николай, — ответа на поставленный мною вопрос!
Исидор Яковлевич, естественно не помнил того вопроса, на который Николай так ждал ответа – но зная занудный характер своего непотребного собутыльника, и то что тот, уже не отвяжется, решил принять всё, и не спорить. Поэтому проведя своей мясистой лапкой по косматой шевелюре, закивал, и произнёс:
— Согласен!
Сам Николай, тоже уже забыл, какой вопрос он задавал другу, но видя, что тот кивнул утвердительно – добродушно расплылся вширь стола сорокаградусной счастливой улыбкой. Консенсус был найден.
15. Ночь – тысяча третья. В которой Чудило отказался даже от нового корыта.
Как возвернулся домой, Чудило не помнил, но зато отчётливо помнил, что на этот раз, он дошёл до самой кровати, и брякнулся в тряпки – вовсе не раздеваясь, как впрочем, и всегда, когда был пьян.
Смеркалось. По радио, предупредили о штормовом ветре – но этого Николай уже не слышал, ибо сон, к тому времени – уже овладел им - основательно.
И только форточка хлопала, не переставая, да волна, сорвавшаяся с Северного моря, пронеслась по Балтике, выкатившись огромным потоком на берег Финского залива – и прокатив по устью Невы с грохотом разлетелась – о стену Петропавловской крепости.
— Ну, надо же, как разгулялась непогодь, — произнёс Николай, собираясь сегодня – порыбачить, на вечерней зорьке.
А волны одна за одной, словно атаковали неприступный берег – тот самый, на который приступил и облюбовал для себя Чудило.
Раз Чудило закинул невод, пришёл невод с одною тиной. Он в другой раз закинул невод, пришёл невод с кучкой фекалий. В третий раз он закинул невод, пришёл невод с одною килькой – Да взмолилась та самая килька:
— Отпусти ка меня ты в море, дорогой за себя дам откуп, я за то подарю тебе, старче, к дню рожденья большое корыто!
И ответил ей добрый Чудило:
— Ах ты, сука, какой тебе старче, на себя посмотри ка – стерлядь! Да к тому-ж на хрена мне корыто, лучше я тебя съем на закусь!
Почернело синее море, так и вздулись сердитые волны, заходили и воем завыли – словно что то, не то он – брякнул. Надкусил он живую рыбку, и уже её хвостик отведал, как из вод, из под самых глубинных – накатила протестная качка. Закачалась песчаная отмель, заходила шагами грозно – появившись сначала вздувшись, а затем закипев как чайник – хлынув на берег расплескавшись, припустивши при скором беге…
И оставив на диком бреге, всколыхнув непокорную качку, из студёной воды болотной – принесённой ведром черпнувши, из глубин заморского моря – то, что пыжилось на просторе! Тридцать три мужика заграничных – денно ищущих, где-б за сандалить – да конец поточить свой крепкий – на чужом берегу халявном, дабы дань не платить по закону, а отведать – усладу даром, поглумившись над ней банально – вместе с батькой своим Балтимором – поглотивши весь мир анально…
И действительно из вод морских – вышло войско, все равны как на подбор – с ними дядька, в общем рыжий такой.
— Вы кто такие, — испуганно выпалил Чудило, — я вас не знаю и не хочу! Кто ваш руководитель!?
И тут навстречу ему, из отхлынувших волн пенных – выступил тот самый рыжий, и на ломаном английском – зачитал с бумажки, заранее приготовленную депешу:
— Я протестую! Вы же иностранные туристы, и хулиганить на территории СССР не имеете ни малейшего морального права! Завтра же подам протестную резолюцию в ООН – по правам человека!
И это было последнее, что успел молвить советский молодец.
Эхо повторило:
— Завтра! Завтра!
А сегодня было уже не до того. А сегодня было уже сегодня. Тридцать три молодца на одного – это надо было видеть!
Нет! Лучше бы этого не видеть – никогда! Одно скажу – заграничные ребята, и впрямь все были как на подбор.
Чудила очнулся к обеду. Весь перепачканный не только в рыбьей чешуе, но и в естественном – злостно выдернув из себя очередную ложку – и тут же снова отключился. Ибо силы, снова оставили его.
Только к вечеру ему удалось добраться до унитаза, и, превозмогая боль – сесть на него – по обычаю дёрнув за верёвочку.