Тысяча лун

Но может, все еще и обойдется. Я не знала. Я была просто девочкой на вражеской территории, так это ощущалось. Красивый обвинитель говорил так уверенно, что даже я на скамье подсудимых дрогнула, будто и впрямь совершила такое гнусное деяние, достойное самой червивой души. Вызвали Джона Коула, чтобы он свидетельствовал в мою пользу, и он именно так и поступил, очень мило. Он мог бы сказать все нужное одним взглядом, типичным взглядом Джона Коула, но знал, что должен распространенно высказать свои, обычно краткие, мысли. Когда его спросили, он рассказал всю короткую историю моей жизни – и откуда я взялась, и то, что он надеется когда-нибудь отправить меня учиться в Дартмутский колледж, где индейцев могут научить «чему-нибудь редкому», как он выразился.

Потом вызвали Пег. Видимо, до этого ее держали в коридоре. На ней было чудовищное платье-халат, которое она любила, – не знаю почему. Судебные приставы со скрипом распахнули большие двери, и она вошла – маленькая, испуганная. Меня потряс ее вид – не только потому, что я за нее боялась, но и потому, что я каждый раз при виде ее испытывала потрясение. Все это время я смотрела на Аврелия Литтлфэра, чтобы увидеть его реакцию. Он едва заметно поморщился, но в остальном держался сурово и не касательно к нашим бывшим встречам.

Законник Бриско задал Пег все вопросы, какие собирался, и она отвечала по-простому, странно бодрым тоном. Она снова рассказала, что видела, как я заснула после наступления темноты и проснулась только утром. Обвинитель указал, что она не может этого знать, поскольку и сама спала. Как далеко от фермы до города? Можно ли было бесшумно вывести мула из конюшни? Держит ли Лайдж Маган собаку, которая могла залаять? Верно ли, что вы близкая подруга обвиняемой и потому в любом случае будете показывать в ее пользу? Верно ли, что вы индеанка, как и обвиняемая, и разве индейцы не славятся двуличием? Разве в Декларации независимости они не именуются явным образом «безжалостными дикарями, чьи признанные правила ведения войны сводятся к уничтожению людей, независимо от возраста, пола и семейного положения»? Пег сказала, что не знает и не слыхала о таком. Тем не менее присяжные, судя по всему, остались под впечатлением от ее свирепой дикости и, поскольку в округе Генри индейцев не знали, вновь возрадовались, что все чикасо были устранены много лет назад. Пег ответила на все вопросы с милой застенчивостью, и ее снова увели.

Затем вышли двое мальчишек, которые заявили, что видели «краснокожую девчонку», говорили с ней и ответили на ее вопрос о том, где находится бакалейная лавка Хикса. Обвинитель спросил, присутствует ли эта краснокожая сегодня в суде, и они ответили «угу» и указали на меня.

Затем вызвали важного свидетеля, шерифа Паркмана, и он рассказал, что ему было известно: я носила в сапоге нож и питала великую злобу к его другу мистеру Джонски. Я отказалась выйти замуж за мистера Джонски и пыталась очернить его перед всем миром всякими небылицами и поклепами. И поскольку моя ненависть к мистеру Джонски была так сильна, шериф совершенно не удивился бы, если бы оказалось, что это я убила мистера Джонски. Судья осведомился, видел ли меня шериф той ночью где-нибудь недалеко от тела или рядом с ним. Шериф Паркман был не настолько лжив, чтобы сказать «да». Но он сказал, что не знает больше никого, кто желал бы смерти мистеру Джонски так, как я, и что, имев дела со мной, заключил: я злобна, дика и не похожа на нормальных людей.

Все это время я вынужденно отводила глаза от Томаса, Джона, Лайджа и Розали, которые, похоже, поголовно (может, даже и Розали в том числе) обдумывали покушение на жизни всех присутствующих и стремительный побег в Мексику.

Слушание дела заняло около двух часов. Клерки прилежно заносили все в протокол. Я подумала обо всех документах, которые переписывала для законника Бриско. Они сохранятся в его архиве, и другой помощник найдет их и спросит у Бриско: кто такая Винона Коул, куда она делась? И законник полезет в заветный шкафчик за виски…

Обвинитель произнес краткую заключительную речь: он сказал, что весьма убежден в моей ясной и неопровержимой виновности. Законник Бриско тоже произнес краткую речь со вкраплениями латыни, заявив, что совершенно уверен в моей невиновности и знает, что присяжные того же мнения.

В этом он ошибался. Присяжные вышли ненадолго и вернулись так быстро, что зрители, ушедшие размять ноги, пропустили их возвращение.

Аврелий Литтлфэр взглянул на меня сверху вниз, как бы говоря: «Будешь знать, как воровать винтовки! Будешь знать, как похищать Пег!» За миг до того, как заговорил старшина присяжных, у меня мелькнула краткая безумная надежда, что сейчас он скажет что-нибудь хорошее.

– Каково ваше решение? – спросил Аврелий Литтлфэр.

– Виновна, – ответил старшина присяжных, явно шокированный собственной важной ролью.

Судья спокойно выслушал решение присяжных и объявил, что меня повесят, как только будет время у окружного палача, а именно – на следующей неделе.