– Сними шальвары и ложись лицом вниз.
– Позволь мне, о великий царь, уйти из твоего дворца живым и невредимым, ибо того, о чем ты просишь, я никогда не делал и никогда не сделаю. Если ты меня принудишь, Аллах будет моим свидетелем, и ты ответишь за это в Судный день.
– Снимай шальвары и ложись лицом вниз, а не то прикажу отрубить тебе голову.
Снимая шальвары, Нур ад-Дин вздыхал и плакал. Он лег лицом вниз, а Зумурруд села ему на спину. Он почувствовал ее тело, нежное и мягкое, как крылья бабочки.
Но она не двигалась, и Нур ад-Дин подумал про себя: «Хвала Аллаху, царю отказала мужская сила».
Но радость его длилась недолго. Зумурруд сказала:
– Нур ад-Дин, я не поднимусь, пока ты меня не приласкаешь. Ну же, погладь его, чтобы он встал, а если откажешься, я тебя убью.
Она выгнула спину, и Нур ад-Дин положил руку на ее женские части.
«Что за чудо! – подумал он. – На ощупь царь точь-в-точь как женщина!»
И Нур ад-Дин неожиданно для себя разгорелся страстью, и, когда Зумурруд увидела, что его зебб налился силой так же, как в прежние дни, рассмеялась.
– О хозяин мой, Нур ад-Дин, неужели ты не узнал меня? – спросила она.
– Но кто ты, о царь?
– Я Зумурруд, твоя невольница!
Он заключил ее в объятья и осыпал поцелуями, а затем они возлегли вместе, и страсть их, подогретая любовью и тоской, излилась, словно вулкан, превратившись в желание и блаженство, и они предались любви, забыв обо всем, и так громки были их крики наслаждения, что все евнухи их услышали, поспешили к двери и стали по очереди подглядывать в замочную скважину.
Утром Зумурруд познакомила Хайят с Нур ад-Дином. Зумурруд сказала, что скоро покинет дворец, и Хайят спросила Нур ад-Дина, нет ли у него такого же красивого брата.
– Мой двоюродный брат мне как родной. Он полюбит тебя и женится на тебе без промедления.
Зумурруд велела созвать всю свою армию, всех эмиров и чиновников. Когда все они собрались, она сказала, указав на Нур ад-Дина:
– Мы с женой поедем на родину этого человека. Найдите кого-нибудь, кто заменит меня на престоле, пока мы не вернемся.
Так Зумурруд и Нур ад-Дин уехали в Каир, везя с собой множество даров и драгоценностей, но превыше всего дорожа друг другом и тем счастьем и блаженством, которое принесло их воссоединение. Влюбленные жили душа в душу, пока не навестила их смерть, разрушительница наслаждений.
Четвертое путешествие Синдбада
Все присутствующие заметили одобрительные восклицания носильщика после каждой истории – в каком бы свете женщины в них ни выставлялись.
Когда избитая сестра закончила свой рассказ о Зумурруд и Нур ад-Дине, он поднялся с места.
– Можно и мне рассказать, о повелитель правоверных?
– Попробуй, да смотри, чтобы твой рассказ был не хуже прочих, – сказал калиф.
Носильщик поклонился.
– Уверяю тебя, о повелитель правоверных, моя история гораздо лучше, чем любой из услышанных нами рассказов.
Калиф улыбнулся, и носильщик начал:
– Брак принято называть гробницей любви, но я, о высокочтимый калиф и высокородный визирь, милые хозяйки и почтенные господа, никогда так не думал, и горячо желаю стать мужем и отцом. Но раз уж все вы здесь обсуждаете, кто лучше, мужчины или женщины, и рассказываете истории, чтобы доказать свою правоту, я подумал: сделаю-ка я вид, что тоже участвую в споре. На самом деле я просто хочу рассказать историю, как все остальные, и подчеркнуть, что верю в брак и что моя любовь к хозяйке этого дома…
Тут калиф перебил его:
– Давай же, рассказывай свою историю.
– Все вы меня знаете как носильщика, но мое имя Синдбад, – начал носильщик и остановился. Все замолчали и обратились в слух.
В один прекрасный день, который отличался от других дней только лишь тем, что было очень жарко и влажно и меня клонило в сон, я работал, как обычно. Тяжело нагруженный, я шагал вперед, чувствуя себя так, словно тащил на себе весь город с его базарами, домами, сундуками и мулами. Проходя мимо ворот купеческого дома, я заметил, что земля перед ними обрызгана водой, и, увидев скамью у ворот, поставил свою корзину на землю, вытер пот со лба и присел отдохнуть, наслаждаясь ветерком, веющим от высоких деревьев вокруг дома. Я сидел, слушая пение соловьев и горлиц и вдыхая соблазнительный аромат еды, которую, наверное, готовили повара и рабы, а потом запел песенку: