Тысяча огней

Ведь в последние годы англичане и французы в своих интересах старательно охотились за португальскими каперскими судами и караванами невольников. Мне вспомнились. стихи поэта с Берега Слоновой Кости Тев Ахиджо, написанные, очевидно, когда он с этого берега смотрел на океан. Ведь Берег Слоновой Кости тоже был свидетелем массового вывоза рабов за океан, и каждое место здесь может многое рассказать о трагедии миллионов людей.

Днем и ночью я
Напрасно ждал на берегу тех,
Кто уплыл и назад не вернулся.
Ладонью заслонившись от солнца, глядел на горизонт,
Пока глаза на лоб не полезли.
В дюнах повсюду мои следы.
Я влез на самую высокую пальму,
Но так ничего и не увидел.
Прохожий спросил у меня,
Почему я так горько плачу?
Все равно им больше не вернуться,
Это путь лишь туда — не обратно!
— О солнце, что же стало там с ними?
— И солнце, назад возвратясь,
Назавтра сказало мне так:
— Друг мой, напрасно ты ждешь,
Другие над ними теперь небеса,
Им в Африку нет дороги.
— О Солнце, ты видишь все в мире,
Скажи мне,
Куда их судьба занесла?
— Они — на земле, где сладкий тростник
Растет высоко и могуче,
Где золото льется рекою.
— О люди, сердца ваши — камни,
Страшней вы чумы беспощадной —
Раз золоту вы предпочли братьев моих.
Днем и ночью
Напрасно я жду
Тех, кто уплыл
И назад не вернулся.
Три века прошли по полям,
С тех пор как их увезли.
Тень деревьев гуще стала,
Ложе рек много шире стало,
Сыновья сыновей
Своих сыновей имеют,
И землю других континентов
Удобряют они слезами.
Их больше, чем звезд на небе,
И их гнев с каждым днем созревает…

Пологий берег весь сверкает. Солнце высоко в небе проложило световую дорожку между севером и югом, и эта полоса света — граница между Атлантикой и Африкой. Но пора возвращаться в селение, где меня с нетерпением ждут друзья.

Я иду. и волны обдают меня пенными брызгами. Примерно в полукилометре от берега волна набирает силу и высокой прозрачной стеной несется к земле. Она яростно обрушивается на прибрежный песок, злобно обдает его струями пены. Тут же набегает вторая волна, за ней — третья. Волны гоняются друг за другом, громадные вблизи от берега и совсем маленькие вдали. Но на фоне безбрежного горизонта трудно представить себе их поистине исполинские размеры. Я начинаю понимать это, лишь когда в промежутке между вторым и третьим рядом волн замечаю неподвижные черные точки. Это рыбаки-йоруба. Они уплывают в океан на бревне легчайшего бальзового дерева и прорываются на нем через сплошную стену волн — вещь совершенно немыслимая для любого судна.

Рыбу они ловят удочками. Ловко управляя ногами своим плотиком, они целые дни проводят на воде. При этом они должны поминутно остерегаться набегающих волн, которые могут выбросить их на берег, и подводных течений, грозящих утянуть их в океан.

Глядя на них с берега, я наконец четко представил себе, сколь огромны эти зеленые пенные валы. В такой спокойный день, как сегодня, они достигают восьми — десяти метров. Это обычное дыхание гиганта — Атлантического океана. А в штормовые дни волны, должно быть, превращаются в разъяренных чудовищ, на которые смотреть и то страшно. Но рыбаки-йоруба каждый день смело выходят в океан.

Мне почему-то вспомнились рыбаки на бразильском побережье, в Байе, Ресифе и Пернамбуко. Там, на другом берегу Атлантики, рыбаки тоже выходят в океан, «оседлав» бальзовый ствол, и на примитивных плотах целыми днями удят рыбу и ныряют вглубь за омарами, точно так же как рыбаки-йоруба здесь, на африканском берегу. На память приходят другие любопытные сопоставления: бразильские рыбаки так же прорываются на стволах сквозь волны и строят такие же дома. Да, тут не может быть никаких сомнений — рыбаки бразильского побережья Америки не просто имеют сходные обычаи и приемы рыбной ловли. И в первом, и во втором случае — это те же йоруба, только бразильские рыбаки— это потомки африканцев, увезенных отсюда в рабство[19].

Там, на побережье Бразилии, едва они обрели свободу, как сразу же вернулись к прежнему, африканскому образу жизни.