Тысяча огней

— Сегодня выходной, праздничный день. Президент и тот отдыхает, — бормотал Нашимбен.

— Твой президент — я. И притом здесь праздничный день пятница, а не воскресенье. Ведь мы в мусульманской стране, — отпарировал я.

Пробившись через ряды охраны, придворных и слуг, мы очутились рядом с султаном. На мгновение я подумал, что султану могут весьма не понравиться наши «агрессивные» намерения. Но его высочество, заметив нас, расплылся в широкой улыбке и принял особенно театральную позу.

Ободренные этим явным признаком дружелюбия, мы тут же приступили к съемкам.

На фоне огромной, весьма современного вида площади султан со своим огромным зонтом и бесчисленными придворными в ярких одеяниях был зримым символом прежней Африки. Когда закончилась торжественная церемония и президент отбыл в своей черной длиной машине, султан, возвращаясь в свой дворец, крикнул нам на чистейшем французском языке: «Venez me voir au Palais!»[25]

Ясно было, что магический глаз кинокамеры пришелся ему по душе. Он охотно позволил себя заснять и даже любезно пригласил к себе. Наше дальнейшее пребывание в Зиндере обещало много интересного.

Наутро, в десять часов, мы, захватив всю аппаратуру, явились во дворец, и начальник охраны позволил нам предстать пред светлейшими очами местного владыки.

Вначале меня больше всего поразило огромное количество детей, игравших в бесчисленных коридорах дворца.

Султан ласково гладил каждого из них по головке и называл их «мои дети». Я, понятно, задавал себе вопрос, было ли это просто ласковым обращением, или же все пи ребятишки действительно были его детьми. Мои мысли прервал султан, пояснивший, что дворец строился постепенно, без всякого плана и новые комнаты, кори-юры, дворики возникли с появлением новых жен. Всего у султана было девяносто молодых и старых жен, он и сам толком не знал, как пройти из одной комнаты в другую.

— Не понимаю, как это в Аравии некоторые принцы умудряются иметь триста жен и целую тысячу комнат! Впрочем, у них — нефть, они баснословно богаты и могут содержать сколько угодно жен.

Я воспользовался удобным случаем и спросил, все ли дети его.

— Конечно, — ответил султан.

Надо сказать, что султан Зиндера еще молод (ему недавно исполнилось пятьдесят лет) и полон различных идей и планов. Нас он встретил в первом внутреннем дворике. На нем было белое праздничное одеяние, а чтобы казаться еще более толстым и внушительным, он приказал «начинить» себя под одеждой подушками. Впрочем, он сам, громко смеясь, рассказал нам об этой уловке.

Мы попросили разрешения пройти во дворец вместе со всей киноаппаратурой. Султан дал свое высочайшее согласие, добавив, что кое-что он позволит заснять, а кое-что нет.

Показывая нам свои апартаменты, султан рассказывал о своей частной жизни, о степени влияния в стране (чисто религиозного, тут же добавил он), о своем желании совершить путешествие в Европу («Смогу ли я, мусульманин, нанести визит Папе?») и с юношеским воодушевлением говорил о необходимости реформ.

— Только тогда отсталая, слабо развитая страна станет процветающей Республикой Нигер, — сказал он.

Султан был ярым поборником всего нового и этим завоевал симпатию жителей Зиндера.

Тем временем, переходя из коридора в коридору из комнаты в комнату, мы добрались до последнего, самого широкого двора. Ребятишки, которые неотступно следовали за нами, превратились теперь в большое, весьма шумное воинство. Само собой разумеется, они окружили нас, едва мы начали устанавливать кинокамеры. У нас уже зародилось беспокойство за удачный исход съемок, но мы явно недооценили отцовскую власть султана. Когда крики, шум, смех стали совсем нестерпимыми, султан двинулся на ребячье войско, грозно вскинув свою серебряную булаву.

— Silence![26], — крикнул он по-французски.

Далее последовал целый поток слов по-арабски, которые тут же возымели свое действие: ребятишки умолкли, благонравно расселись у стен и почти молча стали наблюдать за происходящим.

Мы уговорили султана дать нам интервью, и он даже позволил снять себя. После нескольких традиционных вопросов о местных обычаях я спросил султана, каково его мнение о полигамии и положении африканской женщины. Втайне я надеялся, что ответ султана поможет мне более полно уяснить проблему рабства.

Словоохотливый султан не ограничился кратким ответом, а произнес целую речь.

— Вы должны понять, — начал он, — что полигамия освящена традицией и ее нельзя отменить. Ее разрешил пророк. Отмена полигамии невозможна сейчас и по причинам гуманности, человечности. Если вы сегодня скажете людям: «Довольно полигамии, оставьте себе только одну жену», то что произойдет с остальными? Самые старые из них наверняка не найдут другого мужа, а семьи не примут к себе самых молодых. Что же тогда получится? Первые умрут с голоду, а вторые принуждены будут стать проститутками.