Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть

— Я говорил себе, что надо потерпеть, что ты все объяснишь в свое время. Но дни складывались в недели, а недели — в месяцы. И надежда ушла, а пришла боль. Я впустил в себя тьму, вызванную тобой. Прошел год, пришел второй. Звонки и письма оставались без ответа, и постепенно боль охватила меня всего, так что от прежнего Руне не осталось ничего. Я больше не мог смотреть в зеркало и видеть того Руне. Не мог быть прежним Руне. Потому что у того Руне была Поппимин. У того Руне было целое, из двух половинок, сердце. Но твоя половинка ушла от меня. Ушла, оставив с тем темным, что было во мне и что пустило корни без тебя. Тьма. Боль. И вагон злости.

Руне наклонился. Его дыхание коснулось моего лица.

— Ты сделала меня таким. Руне, которого ты знала, умер, когда ты поступила, как стерва, и нарушила все, какие только были, обещания.

Я отшатнулась и попятилась. Слова ударили в сердце, как пули. А Руне наблюдал за мной, ничуть не раскаиваясь, не чувствуя за собой никакой вины. Я не видела в его взгляде ни капельки сочувствия — только холодную, ледяную, жестокую правду.

Он говорил то, что думал.

И тогда, следуя его примеру, уже я дала волю чувствам и уступила поводья гневу. Я бросилась вперед и обеими руками толкнула его в грудь. Как ни странно, он сделал шаг назад, но тут же опомнился и вернулся на прежнюю позицию.

Но и я не остановилась.

Я бросалась на него снова и снова. Горячие слезы текли по лицу, а я опять и опять толкала его в грудь. Руне не отступал, и тогда я ударила его кулаком. Удар пришелся в грудь, и мышцы под футболкой мгновенно отреагировали, приняв его на себя, а с моих губ сорвался всхлип, и вслед за ним хлынуло все, что накопилось внутри.

— Ненавижу! — крикнула я так громко, как только могла. — Я тебя ненавижу! Такого, каким ты стал, — ненавижу! Ненавижу его! Ненавижу тебя!

Задохнувшись собственными криками, обессиленная, я отступила на шаг, споткнулась, отступила еще.

Он продолжал буравить меня злым, неуступчивым взглядом, и тогда я, собрав остатки сил, крикнула:

— Я спасала тебя! — И, отдышавшись, уже негромко добавила: — Я спасала тебя, Руне. Спасала от боли. Не хотела, чтобы ты мучился от бессилия, как все другие, кого я любила.

Его русые брови сдвинулись к переносице, вытянувшись над глазами в одну строгую линию. На прекрасное лицо набежала тучка замешательства.

Я отступила еще на шаг.

— Я не могла… не хотела, чтобы ты знал… что будет со мной… Не хотела, чтобы переживал вдалеке от меня… страдал оттого, что не можешь помочь. — Я снова всхлипнула и, не выдержав, разрыдалась.

Потом, успокоившись и откашлявшись, я подошла к стоявшему неподвижно, словно статуя, Руне и положила ладонь ему на грудь.

— Мне пришлось бороться. Пришлось отдать этому всю себя. Ты не представляешь, как я хотела, чтобы ты был рядом. — Мокрые ресницы быстро высыхали на прохладном ветру. — Ты бы бросил все и попытался попасть ко мне. Ты ненавидел своих родителей, тебе не нравилось жить в Осло — я слышала это каждый раз, когда мы разговаривали. Ты так ожесточился. И что бы ты со всем этим делал?

Голова раскалывалась от боли. Я знала, что должна уйти. Оставить все и уйти. Руне стоял как вкопанный и, по-моему, даже не моргал.

— Мне надо идти. — Я положила руку на грудь, зная заранее, что окончательно разобью себе сердце тем, что скажу сейчас. — Давай поставим точку. Оставим все здесь, в вишневой роще, которую мы оба так любили. Подведем черту под тем, что у нас было… под тем, кем мы были. — Я уже не слышала собственного голоса, но, собрав остатки сил, прошептала: — Будем держаться подальше друг от друга: я — от тебя, ты — от меня. Не будем ворошить прошлое. Сделаем то, что должны. — Я опустила голову, чтобы не видеть боль в его глазах. — Не могу больше так. Пусть будет луна в сердцах — в улыбках солнце. — Я улыбнулась. — Вот что меня поддерживает. Мир прекрасен — я хочу в это верить и не хочу сдаваться. — Мне еще хватило сил посмотреть на него. — И я больше не хочу причинять тебе боль.

Лицо Руне как будто раскололось от боли, но я не стала задерживаться, а повернулась и побежала и уже миновала мое любимое дерево, когда Руне догнал меня, схватил за руку и развернул к себе.

— О чем ты, черт возьми, говоришь? Ты ничего не объяснила! Твердишь, что спасаешь меня. От кого? От чего? — Он шумно выдохнул. — И почему ты думаешь, что я с чем-то не справлюсь?

— Руне, пожалуйста, — взмолилась я и попыталась оттолкнуть его, но он уже положил руки мне на плечи и не дал сдвинуться с места.

— Ответь мне!

Я снова его толкнула.

— Дай пройти! — Сердце дрожало от страха. Руки покрылись гусиной кожей. Я снова и снова отталкивала его, стараясь пробежать мимо дерева, где всегда находила покой и утешение, а он снова и снова вставал на пути.

— Пусти!

— Нет. Сначала ты все мне объяснишь!

— Руне…

Он не дал договорить.

— Объясни, что ты имеешь в виду.

Я трясла головой, быстрее и быстрее, но ничего не помогало.

— Пожалуйста… пожалуйста, позволь мне пройти!

— Поппи!

— НЕТ!

— ОБЪЯСНИ!