Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть

— Жизнь! — крикнула Поппи и снова рассмеялась, когда ветер, сменив направление, едва не свалил ее с ног. — Жизнь. — Она остановилась, разрумянившаяся от ветра, с горящими щеками, прекрасная, как никогда раньше.

Я вдруг почувствовал, как дернулся палец, и пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата. Желание — нет, потребность — запечатлеть Поппи на пленке напомнило о себе неудержимой дрожью. Эта потребность была для меня столь же естественной, как необходимость дышать. Поппи сказала однажды, что я родился с ней.

— Как бы я хотела, — продолжила Поппи, — чтобы люди проживали с этим чувством каждый день. Почему так получается, что только в конце жизни мы понимаем ценность каждого мгновения. Почему мы так долго ждем и только тогда, когда времени остается совсем мало, начинаем стремиться к тому, о чем мечтали? Почему не делаем этого раньше, когда у нас столько времени? Почему не смотрим на самых любимых так, словно видим их в последний раз? Какой яркой, какой насыщенной была бы жизнь. Жизнь, проживаемая по-настоящему.

Она медленно оглянулась через плечо и одарила меня поразительной, неотразимой улыбкой. Я посмотрел на нее, девушку, которую любил больше всего на свете, так, словно видел ее в последний раз, и вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Потому что у меня была она. И пусть не все еще прояснилось, пусть многое было слишком свежо и ново, я знал, что у меня есть она.

И что у нее, точно и определенно, есть я.

Позабыв о расстеленном на траве одеяле, подхваченный некоей силой, я поднялся и, не сводя глаз с Поппи, впитывая ее целиком и по частям, двинулся к ней.

Она смотрела на меня молча, а когда я остановился перед ней, уронила голову, и краска смущения растеклась по ее лицу, от шеи до разрумянившихся, словно яблоки, щек.

Ветер снова закружил вокруг нас.

— Чувствуешь, Руне? Правда?

Я знал, что она имеет в виду и ветер на моем лице, и солнечные лучи, падающие сверху.

Пульс жизни.

Я кивнул, отвечая на совсем другой вопрос.

— Да, Поппимин. Правда.

И в этот миг что-то внутри меня сдвинулось. Я не мог больше думать о том, что ей осталось несколько месяцев.

Я понял, что должен сосредоточиться на мгновении.

Должен помочь ей, пока мы вместе, жить в полную силу.

Должен снова завоевать ее доверие. Ее душу. Ее любовь.

Поппи шагнула ко мне, пробежала пальчиками по моей голой руке.

— Ты замерз.

Гипотермия меня не пугала. Я обнял ее за шею и попытался отыскать на ее лице знак того, что жест этот нежелателен. Зеленые глаза вспыхнули, но не запретительными огоньками.

Ее губы раскрылись, ресницы затрепетали. Я наклонился, но, обойдя рот, потерся кончиком носа о ее щеку. Поппи вздохнула, но я проследовал выбранным маршрутом и добрался до пульсирующей на шее жилки. Танец под ветром согрел ее, и кожа была теплая, но при этом Поппи дрожала. Из-за меня.

Пройдя остаток пути, я прижался губами к скачущему пульсу, впитывая ее сладость, чувствуя, как ускоряется мое собственное сердцебиение.

Жить.

В полную силу.

Тихий стон сорвался с ее губ. Я медленно отстранился. Зеленые радужки сияли, розовые губы налились.

— Идем. Тебе нужно поспать.

Поппи выглядела восхитительно растерянной. Оставив ее в таком состоянии, я принялся собирать вещи, а когда закончил, обнаружил, что она так и стоит на том же месте.

Я кивнул в направлении дома, и мы зашагали вместе. Мысли вертелись вокруг последних двенадцати часов. Сколько всего случилось, просто карусель эмоций. И что в итоге? Я вернул половинку разбитого сердца и заодно узнал, что это только временно. Я вспоминал наши поцелуи. Как мы лежали вместе на кровати.

А потом вспомнил о банке. Той самой, полупустой банке для тысячи поцелуев. Не знаю почему, но именно те розовые бумажные сердечки беспокоили меня больше всего. Поппи так дорожила этой банкой. Для нее это было что-то вроде вызова, брошенного ее бабушкой. И если она не смогла на него ответить, то только из-за моего двухгодичного отсутствия.

Я взглянул на нее искоса — Поппи смотрела на сидевшую на ветке птичку, а когда та зачирикала, улыбнулась. Потом, почувствовав мой взгляд, она повернулась.

— Тебе еще нравятся приключения?

Поппи широко и озорно улыбнулась.

— Да. — Она отвела глаза. — В последнее время для меня каждый день — приключение. Знаю, в следующие несколько месяцев придется нелегко, но я готова ко всему. И рассчитываю прожить в полную силу каждый день.

Хотя ответ и резанул болью, в голове у меня уже начал складываться план. Поппи остановилась — мы дошли до лужайки между нашими домами.

Она повернулась ко мне, ожидая, что будет дальше. Я тоже остановился, положил на землю ее рюкзак и одеяло и выпрямился.

— Ну так что? — со скрытой усмешкой спросила Поппи, и глаза ее лукаво блеснули.

— А вот что, — ответил я и, покачиваясь на мысках, невольно улыбнулся. — Послушай. Ты считаешь, что не знаешь, каким я стал, что собой представляю. Ну так дай мне шанс. Позволь показать, что я за парень. Давай начнем новое приключение.