Мистер и миссис Личфилд заняли мое место. Они говорили ей что-то, целовали, пожимали руку.
Поппи проводила меня глазами.
Палата была небольшая. Я отошел на пару шагов и прислонился к стене, сжимая кулаки, стараясь держаться и повторяя себе, что нужно быть сильным — ради нее. Она терпеть не могла слезы. Не хотела обременять семью еще и этим.
Нет, сломленным она меня не увидит.
Миссис Личфилд вышла в коридор и быстро вернулась с девочками, Айдой и Саванной. В глазах Поппи проступила боль, и мне пришлось отвернуться. Она обожала сестер и не хотела, чтобы они видели ее в таком состоянии.
— Поппи, — вскрикнула Айда, бросаясь к кровати. Поппи протянула младшей сестре слабую руку. Айда поцеловала ее в щеку и отступила в объятия матери. Потом подошла Саванна. Увидев старшую сестру, своего кумира, в таком состоянии, девочка разрыдалась и прошептала:
— Я люблю тебя, Попс. Пожалуйста… пожалуйста, не уходи…
Поппи покачала головой, а потом посмотрела в мою сторону и попыталась поднять руку. Я подошел. Каждый шаг казался едва ли не милей. В моей душе бушевала темная буря, но она утихла, как только мои пальцы коснулись ее руки. Поппи моргнула, и ее длинные черные ресницы опустились трепещущими лепестками на щеку. Я присел на край кровати. Наклонился. Убрал прядку с ее лица.
—
Поппи кивнула, и я поцеловал ее в щеку, а отстранившись, прошептал:
— Спи, малышка. Я останусь здесь. Буду ждать, когда ты вернешься ко мне.
Я погладил ее по волосам, и она закрыла глаза, перестав бороться со сном.
Почти сразу же в палату пошел доктор.
— Пожалуйста, пройдите в комнату для посетителей. Я сообщу вам, когда мы подготовим ее.
Родители и сестры Поппи вышли из палаты, а я смотрел на ее руку в моей и не хотел уходить. Доктор положил руку на мое плечо.
— Мы позаботимся о ней, сынок. Это я тебе обещаю.
Прижавшись в последний раз к ее руке, я заставил себя подняться и выйти из комнаты. Дверь закрылась. Оглядевшись, я увидел, что вся семья собралась в комнате для посетителей напротив, но входить не стал. Мне нужен был воздух. Воздух…
Я пробежал по коридору, толкнул дверь и вырвался в небольшой сад. Теплый ветер дохнул в лицо. Заметив в центре сада скамейку, я доковылял до нее, устало опустился на сиденье и наконец отдался печали.
Голова упала на руки. Слезы покатились по лицу. Хлопнула дверь. Я повернулся и увидел застывшего у входа отца.
Странно, но при виде его меня вовсе не накрыла, как обычно, волна гнева. И гнев, и злость, должно быть, погребла под собой обрушившаяся лавина горя. Отец ничего не сказал, но подошел и молча сел рядом. Не попытался утешить. Знал, что я не позволю ему даже дотронуться до меня. Он просто сидел рядом.
Отчасти я был даже рад, хотя и ни за что бы не признался в этом. И как бы ни было тяжело признать за собой такую слабость, мне не хотелось быть одному.
Не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов я поднялся, убрал волосы.
— Руне, она…
— С ней все будет в порядке, — отрезал я, не дав ему договорить, и вдруг увидел его лежащую на колене руку. Пальцы сжимались и разжимались, как будто он вел сам с собой какой-то спор.
Я стиснул зубы. Не хватало мне только его утешений.
Наше с Поппи время истекало, и только он был виноват, что оно сократилось на два года. Мысль пришла и ушла. Сколько ей осталось, этого не знал никто.
Прежде чем что-то случилось, дверь снова открылась, и на улицу вышел мистер Личфилд. Мой отец поднялся и подошел к нему поздороваться.
— Мне очень жаль, Джеймс.
Мистер Личфилд похлопал его по плечу.
— Мне надо поговорить с Руне. Ты не против?
Я напрягся, готовясь встретить его гнев. Мой отец посмотрел на меня, но кивнул.
— Поговорите.
Он вышел из сада, а мистер Личфилд медленно подошел к скамейке и сел рядом со мной. Я затаил дыхание, ожидая, когда он заговорит, но так и не дождался, а потому начал первым:
— Я не оставлю ее. Даже не просите, потому что я никуда не уйду. — Заявление прозвучало сердито и агрессивно, но по-другому не получилось — сердце начинало колотиться о ребра при одной только мысли, что он скажет мне убираться. Без Поппи мне и пойти-то было некуда.
Мистер Личфилд тоже напрягся, потом спросил:
— Почему?
Вопрос показался мне странным. Я повернулся и попытался прочесть что-нибудь в его лице. Он смотрел на меня в упор. Ему действительно нужно было знать.
— Потому что люблю ее больше всего на свете, — твердо ответил я, не отводя глаз. Горло перехватило, и мне пришлось перевести дыхание. — Я пообещал, что никогда не оставлю ее. Но дело не в обещании — я в любом случае ее бы не бросил. Мы связаны душой и сердцем. Сейчас Поппи нуждается во мне больше всего, и я не уйду, пока она не сожмет мою руку.