Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть

Медсестра остановилась как вкопанная и, удивленно вскинув бровь, спросила:

— Куда, дорогой?

Я подошел к окну.

— Вот сюда. Чтобы Поппи, когда полностью придет в себя, увидела мир. Ей всегда нравилось встречать рассвет. Сейчас она подключена к одной только капельнице, и сделать это будет нетрудно, ведь так?

Медсестра уставилась на меня, и в ее глазах я увидел сочувствие. Но мне не нужно было сочувствие, мне требовалась помощь. Я хотел, чтобы она помогла мне сделать Поппи подарок.

— Конечно, — сказала наконец медсестра. — Не вижу здесь никакой проблемы.

Мне сразу же стало легче. Мы взялись за кровать — я с одной стороны, медсестра с другой — и перекатили ее ближе к окну, из которого открывался вид на садик, разбитый по соседству с отделением детской онкологии, и раскинувшееся над ним ясное голубое небо.

— Так хорошо? — спросила медсестра, опуская блокираторы.

— Отлично, — улыбнулся я.

Когда через некоторое время в палату вошли родители Поппи, ее мать сразу же огляделась и обняла меня.

— Ей понравится.

Мы расселись вокруг кровати, и, пока сидели, Поппи несколько раз пошевелилась, но ее пробуждения не затягивались больше чем на несколько минут.

В последние дни ее родители попеременно — но чаще это была мать — оставались на ночь в комнате для посетителей, расположенной через коридор от палаты. Отец обычно возвращался домой, чтобы присмотреть за девочками.

Я же всегда спал в палате. Ложился рядом с Поппи на узкую кровать, обнимал ее и засыпал, ожидая того момента, когда она наконец проснется.

Скорее всего, ее родителям такой вариант не очень нравился, но они не возражали — почему бы и нет? — и запрещать не хотели. Да и обстоятельства к этому не располагали.

В любом случае я бы не ушел.

Сидя у кровати, миссис Личфилд рассказывала Поппи о ее сестрах — самые обычные вещи, ничего особенного. Я вполуха слушал ее рассказ, когда в дверь осторожно постучали.

— Руне? — Я поднял голову и увидел моего отца. Он кивком поздоровался с миссис Личфилд и снова посмотрел на меня. — Можно тебя на секунду?

Я нахмурился. Отец не уходил — ждал у двери, не сводя с меня глаз. Я поднялся со стула, прошел мимо него в коридор и лишь тогда увидел, что он держит что-то в руке.

Заметно нервничая, отец переступил с ноги на ногу.

— Знаю, ты не просил меня об этом, но я проявил твои пленки.

Я замер на месте.

— Да, ты просил меня отнести их домой. Но я видел тебя, когда ты фотографировал, и знаю, что они для Поппи. — Он пожал плечами. — Она теперь чаще приходит в сознание, и я подумал, что, может быть, ты захочешь показать их ей.

Не говоря больше ни слова, отец протянул мне фотоальбом, заполненный снимками, которые я делал, пока Поппи спала. Заполненный теми мгновениями, которые она пропустила.

Горло как будто пересохло. Меня не было дома, и я не смог бы вовремя сделать всю эту работу… если бы не он.

— Спасибо, — буркнул я и опустил голову.

Краем глаза я заметил, как он расслабился и даже поднял руку, словно хотел похлопать меня по плечу. На мгновение рука застыла в нерешительности, но потом все же легла на мое плечо.

Я закрыл глаза и почувствовал легкое пожатие. Впервые за неделю с груди как будто сняли камень. Впервые за неделю я смог вдохнуть свободно, полными легкими.

Но чем дольше мы стояли, тем яснее я понимал, что не знаю, как быть. Мы не общались так долго. Я так долго не подпускал его к себе.

Между тем мне нужно было идти. Так и не найдя решения проблемы, я кивнул и вернулся в палату. Закрыл за собой дверь, сел и положил на колени фотоальбом. Миссис Личфилд ни о чем не спросила, а я ничего не стал говорить. Она еще долго рассказывала что-то дочери и ушла, когда уже стемнело.

Как только дверь за ней закрылась, я разулся, раздвинул занавески и, как делал каждый вечер, устроился на кровати рядом с Поппи.

Помню, что смотрел на звезды, а потом — уж не знаю, сколько прошло времени — почувствовал, что кто-то гладит меня по руке. Не сразу сообразив, что к чему, я моргнул и открыл глаза — за окном начинался новый день, и в палату просачивались его первые лучи.

Я тряхнул головой, стараясь разогнать оставшийся от сна туман. Волосок щекотал у меня в носу, теплое дыхание стлалось по лицу. Я поднял наконец голову, и клочья сна моментально вылетели из головы — на меня смотрела прекраснейшая в мире пара зеленых глаз.

Сердце сбилось на бегу, и губы Поппи растянулись в улыбке, а на бледных щеках проступили глубокие ямочки. Пораженный увиденным, я приподнялся, взял ее за руку и прошептал:

— Поппимин?

Она моргнула, моргнула еще раз и медленно обвела взглядом палату. Сглотнула. Прищурилась. Заметив, что у нее сухие губы, я дотянулся до стакана с водой на прикроватной тумбочке и предложил ей. Поппи сделала несколько глоточков через соломинку, отвела стакан в сторону и с облегчением выдохнула. Я нашел в тумбочке ее любимый вишневый бальзам для губ и нанес тонким слоем на губы. Поппи медленно потерла губой о губу и снова улыбнулась.