Тысяча свадебных платьев

Рори старается говорить тихо, но ее слова все равно звучат резко. Она явно злится. Камилла поворачивается, беспокойно оглядываясь на меня через плечо. Пытается улыбнуться – и снова неудачно. Мне не отделаться от ощущения, что обо мне идет какой-то разговор, в который я не должна быть посвящена.

– Прошу тебя… – Камилла хватает руку Рори и удерживает ее обеими ладонями. – Я лишь пытаюсь все исправить, Аврора. Я помню все, что ты сказала. Каждое слово. Я просто хочу, чтобы мы… – Она умолкает, отпуская руку дочери. – Я хочу, чтобы все мы стали друзьями. Хорошими, добрыми друзьями. А теперь иди поговори с Солин, пока я подам на стол еду.

По-прежнему встревоженная, Рори вытаскивает из-под мышки конверт и отдает матери. Помедлив немного, пока Камилла скроется на кухне, Рори подсаживается ко мне за стол.

– Я даже не представляла, что увижу вас здесь. Вас она тоже обхитрила?

– Она позвонила Дэниелу, а Дэниел позвонил мне. Камилле было очень неловко после того ланча, поэтому она пригласила меня сегодня на завтрак. Она была настроена очень решительно и просто не приняла бы отказа.

– Я прощу прощения. У нее всегда был очень напористый характер. Как вы?

– Вполне неплохо.

– Знаете, я пыталась до вас дозвониться. Потом приехала и долго звонила, стучала в дверь. Вы не отозвались, и я оставила записку.

– А потом подослала Дэниела, чтобы он шпионил за мною через кухонное окно.

– Я начала беспокоиться. В тот день, когда вы так стремительно ушли, вы были сильно расстроены. Я хотела попросить у вас прощения, но вы не брали трубку. Я приношу искренние извинения за мамино поведение.

– Зачем ты извиняешься за действия своей матери? Это она делала, а не ты. И у нее были на то свои причины, которые можно понять.

У Рори округляются глаза. Она явно удивлена и, возможно, даже задета тем, что я, пусть и в немногом, принимаю сторону ее матери.

– То есть теперь вы ее защищаете?

– Она была напугана, chérie. А люди, когда боятся, порой накидываются на других.

– Боялась… вас?

– То, как человек ведет себя с нами, Рори, на самом деле, с нами вовсе не связано. Это связано с ним самим. Твоя мать вела себя в тот день таким образом, потому что чувствовала угрозу. Она хотела ясно дать мне понять, что ты – ее дочь. Потому что она очень боится тебя потерять.

Рори недовольно бросает взгляд на открытые французские двери.

– Тогда пусть перестанет делать все, чтобы меня подальше отогнать. Она ведет себя так, будто я не заслуживаю собственной жизни. Будто ей решать, что я делаю и кем хочу быть. Мое творчество, галерея, даже друзья, которых я себе выбираю, – все словно крутится вокруг нее.

Я до глубины души проникаюсь ее гневом. Налицо ожесточенное перетягивание каната между матерью и дочерью. Противоречие это старо как мир, ибо всегда находятся матери, которые лучше знают, как надо. И всегда находятся дочери, знающие это еще лучше. Такое противоречие рано или поздно встает на пути у каждой женщины: потребность формировать кого-то по своему образу и подобию – и неприятие попыток формирования извне.

– Матери всегда крайне тяжело расстаться со своим дитя, – грустно улыбаюсь я. – Ты так долго была частью ее жизни, составляла, собственно, весь ее мир – а теперь вдруг ты стала взрослой, и у тебя своя жизнь. Ей сейчас очень одиноко.

– Как ей может быть одиноко?! У нее в ежедневнике свободного дня не найдешь! Она только и делает, что порхает: то на какой-то ланч, то играть в карты, то в театр. И вокруг нее постоянно крутится какая-то свита. Особенно с тех пор, как умер отец, – хотя и не скажешь, чтобы он ее часто куда-то сопровождал.

– Совсем не обязательно находиться в одиночестве, чтобы чувствовать себя одиноко, chérie. Это совсем не одно и то же. Каждый из нас по-своему справляется с потерями, изобретая свои способы заполнить пустоту. Вот почему ее ежедневник так переполнен. И потому-то у нее такие собственнические наклонности. Она хочет быть частью твоей жизни, вот только не знает как.

Рори складывает руки перед собой и тяжело вздыхает. Она кажется такой юной и капризной, когда сидит вот так, скрестив руки у груди. Ее явно раздражает то, что я защищаю ее мать. Однако этот разрыв между ними необходимо ликвидировать до того, как он превратится во что-то ледяное и непоправимое. Быть может, именно для этого судьба подбросила меня в их жизнь? В качестве посредника мира?

– Знаешь, у нас во Франции говорят: tu me manques. Буквально это означает: «Тебя во мне недостает». Не «я по тебе скучаю», как обычно говорят у вас, а «тебя во мне недостает». Как будто та часть тебя, которая была частью меня, внезапно исчезла. То же самое происходит сейчас и с твоей матерью. В ее жизни – там, где прежде была ты, – осталась пустота. Вакуум. И она не представляет, чем его заполнить.

Рори поглубже усаживается в соседнем кресле и угрюмо умолкает. Похоже, она еще не готова расстаться со своим гневом.