Тысяча свадебных платьев

Я приезжаю к дому Камиллы, уже жалея о своем решении. Явиться сюда наверняка было ошибкой, но когда я наконец сломалась и позвонила матери Рори, то поняла, что уже не способна отклонить ее приглашение на бранч. Она попросила возможности все переиграть, что у американцев означает «второй шанс». Почувствовав, что я заколебалась, Камилла попросила меня приехать ради Рори. На это я просто не смогла ответить «нет». И вот теперь, спустя два дня, я уже отчасти сожалею, что не отказалась. А отчасти – заинтригована, к чему все это ведет.

Когда я звоню в дверь, у меня внутри словно завязывается узел – такой иногда стягивался во мне, когда я при Maman осваивала наше ремесло. Словно ощущаю некий отзвук, что я не в силах объяснить. Меня так и подмывает скорее развернуться и уйти прочь. Но не успеваю я сойти с крыльца, как дверь отворяется, и передо мной предстает Камилла. Безупречность кремового цвета в тонком, полупрозрачном льняном одеянии с длинными нитями кораллов, свисающими почти до самой талии. Она пытается приветливо улыбнуться, однако улыбка быстро тает на губах.

– Мисс Руссель, большое вам спасибо, что согласились прийти. Прошу вас, проходите.

Она отступает от двери, давая мне возможность войти, и на мгновение мой взгляд падает на ее запястье, на браслет с золотыми подвесками. Их тихое позвякивание сразу уносит меня к тому дню в «Seasons» – именно так они и звучали, когда Камилла расправляла салфетку.

– Может быть, выйдем на террасу?

Камилла закрывает входную дверь, браслет вновь издает металлическое треньканье, после чего она проводит меня сквозь череду безликих, идеально обставленных комнат. Здесь все, как и описывала Рори: предельно аккуратно и безжизненно… стерильно. И на мгновение я ощущаю себя той, другой Солин, которая только что сошла с поезда в мятой несвежей одежде и потертых туфлях и чувствует себя мучительно и явно не к месту.

Кухня у Камиллы как в глянцевом журнале. Камень и нержавейка. Над плитой целая коллекция очень симпатичных кувшинчиков, которые, судя по всему, стоят там лишь для виду. Камилла предлагает мне кофе, и я с благодарностью киваю, не совсем пока что понимая, что вообще здесь делаю.

Она наполняет две чашки, ставит их на поднос рядом с молочником и сахарницей.

– Вот сюда, пожалуйста, – она еще раз пытается улыбнуться. Она тоже чувствует себя неловко, вдруг понимаю я, удивленная тем, что эта всегда невозмутимая, светская женщина испытывает стеснение в моем присутствии.

Камилла кивком указывает на распахнутые французские двери, и я выхожу за ней на вымощенную серой плиткой террасу. Рори нигде не видно, и все же стоящий там маленький красивый столик накрыт на троих. От красоты открывающегося с террасы пейзажа поистине захватывает дух: это чудесный вид на реку и протяженную зеленую парковую полосу Гринуэй.

Заглядевшись на прелестный вид, я вдруг ощущую спиной взгляд Камиллы. Обернувшись, вижу, что она стоит сзади, внимательно меня разглядывая. Поняв, что я смотрю на нее, Камилла отводит взор и указывает на кресла:

– Прошу вас, не угодно ли присесть?

Она снова пытается улыбнуться, усаживаясь в своем кресле. Я выбираю то сиденье, что от нее подальше, и беру с подноса чашку, сознавая, что на мне по-прежнему перчатки, и пока что не понимая, к чему вся эта затея.

– Спасибо, что пришли, – снова говорит Камилла, и я даже начинаю испытывать к ней сочувствие. Она кажется мне едва ли не напуганной, очень беззащитной и тревожной. – Я попросила вас прийти пораньше, потому что хотела поговорить с вами до того, как приедет Аврора. Она мне сказала, что вы с ней не общаетесь после того ланча, и, боюсь, это полностью моя вина. Мы как-то неудачно начали… – Осекшись, она мотает головой: – Нет, не так. Это я неудачно начала. Я так ужасно вела себя в тот день, и мне хотелось объясниться… и принести извинения.

По тому, с каким усилием она выдавила последнюю часть фразы, очевидно, что эта женщина не привыкла перед кем-то просить прощения. Извиняться явно трудно для нее, и, чувствуя это, я непроизвольно смягчаюсь. Я потягиваю кофе, ожидая, что будет дальше.

– Я не знаю, что на меня нашло. Я слышала, что я говорю, но не могла остановиться. Как будто это говорила не я, а моя мать.

Тут она вдруг резко отводит взгляд, словно случайно сказала больше, чем собиралась сказать.

– Простите, что невзначай обмолвилась о своей матери… Просто я иногда ловлю себя на том, что в отношении к Авроре принимаю те же позы, что и она. Мы не всегда с ней… Мы во многом очень разные. Во всем, на самом деле. А потом, когда появился Мэттью… Хакс, – тут же поправилась она. – Когда появился на горизонте Хакс, я восприняла это не лучшим образом. Я ничего о нем не знала и беспокоилась, что он не… – Она со вздохом снова умолкает. – Я клялась, что никогда не стану такой, как она. Что, когда у меня будет своя дочь, я буду вести себя с ней совсем иначе. А оказалось, что я порой очень похожа на нее.

– Вот вы и снова заговорили о своей матери.

Камилла кивает, и уголки ее губ опускаются, как у огорченного ребенка.