– Когда я сюда приехала, у меня не было абсолютно ничего. Я была одинокой иностранкой с разбитой жизнью. Для меня это было очень тяжелое время – тяжелее даже, чем во время войны, – из-за того, чего я лишилась. Но я не могла просто лечь и умереть – даже когда мне самой этого хотелось.
Солин задумчиво откусила кусочек чесночной булочки и медленно прожевала. Было очевидно, что даже спустя столько лет боль ее потери по-прежнему остра. Рассказывала она свою историю достаточно легко, и все же Рори чувствовала, что там кроется что-то еще – глубокие душевные страдания, которые ее по-прежнему не отпускают.
– Вы сказали мне, что вас с Энсоном разлучила война и до вас дошла весть, что он пропал без вести. Когда это случилось, вы были еще в Париже?
– Нет. Я вынуждена была уехать. Мне очень этого не хотелось, но Энсон заставил меня бежать. Он участвовал в движении Сопротивления, помогая тайно эвакуировать людей – тех, кого разыскивали нацисты. Я тоже начала ему помогать, пока это не стало… проблематично.
Рори изумленно уставилась на нее через стол:
– Вы были в рядах Сопротивления?
– В ту пору, если ты жил в Париже, то либо сотрудничал с нацистами, либо работал на Сопротивление. Были отдельные люди, которые пытались придерживаться некой середины, но рано или поздно любому приходилось сделать выбор. Мы делали то, что могли. Я, к примеру, была курьером и связной. Женщинам больше сходило с рук. Особенно хорошеньким. – Солин помолчала, с горечью улыбаясь. – Немцам нравились молоденькие француженки. Они так отвлекались на то, чтобы с нами пофлиртовать, что забывали о бдительности. Однако им удалось узнать о наших отношениях с Энсоном – и тогда они использовали меня как рычаг против него.
Опустив на стол стакан, Рори затаила дыхание в ожидании продолжения.
– Однажды ночью, когда он возвращался с задания, его санитарный фургон сломался, и Энсона забрали в гестапо. Они несколько часов допрашивали его. А когда он отказался сотрудничать, они сообщили, что знают, кто я такая. И сказали, что если он не выдаст все нужные им имена, то они заберут меня. Фашисты нередко такое практиковали, арестовывая жен или возлюбленных и отсылая их в разные ужасные места. В концлагеря или в солдатские бордели. Энсон отказался им что-либо говорить. Но они его все же отпустили, и на следующее утро он заставил меня уехать.
– Одну?
Солин потянулась за стаканом с водой, но он оказался уже пустым. Дрожащими руками она вновь его наполнила и сделала несколько глотков.
– Работа, которой он занимался, была крайне необходимой. Если у людей не получилось бы выбраться из оккупации, то все остальное пошло бы насмарку. Так что он не мог позволить себе на что-то отвлекаться. Поэтому он договорился, чтобы меня вывезли из Франции. Мне это было не по душе, но я это поняла его решение.
– И куда он вас отправил?
– Меня переправили через границу в Испанию. Спустя какое-то время я оказалась в Англии, а потом уже и здесь, в Америке. Это был уже отработанный маршрут, так что я знала, чего ожидать. Не знала только, каким долгим окажется мой путь и каким тяжелым он будет. Вплоть до этого я могла лишь представлять, что происходит с людьми, которых мы передаем с рук на руки. А тут вдруг я сама оказалась на их месте, и это
Рори с трудом подавила дрожь, представив себя на месте Солин, покидающей свой родной дом и человека, которого она любила, и отдающейся в руки незнакомых сочувствующих людей.
– А это разве было не опасно? Проделывать такой путь в то время, когда еще не кончилась война?
– Разумеется, опасно. Однако для многих людей оставаться в Париже было равносильно смертному приговору. Кое-кого мы потеряли, и все же успехов у нас было гораздо больше, чем поражений, и поэтому стоило пойти на риск.
– Даже представить не могу! Уехать из Парижа и очутиться здесь, в Бостоне. Это ж все равно что приземлиться в совершенно другом мире!
Солин на несколько мгновений умолкла, замершими и побелевшими пальцами взявшись за тарелку с обеих сторон.
– Я не сразу попала в Бостон, – наконец произнесла она. – Сначала я отправилась в Ньюпорт – к отцу Энсона. Энсон предупредил его в письме, что я приеду.
Рори это немало удивило. Солин еще ни разу не упоминала отца Энсона.
– С его семьей вам, должно быть, было намного комфортнее, чем оказаться одной в незнакомом месте.
Солин медленно покачала головой, и глаза ее омрачились воспоминаниями.
– Нет. Для меня это было ничуть… не комфортно.
Глава 25
Солин
Если же кто использует