Тысячекратная Мысль

Перед ним, развернутые на шелковых простынях, лежали листы пергамента. Он выхватил перо из чернильницы и забормотал… Быстро записал все факты, что сбивали его с толку, и заново начертил схему, сгоревшую в Сареотской библиотеке.

Затем, помедлив, он написал: «ИНРАУ» – потому что не нашел в сердце памяти о своей печали. Теперь это ничего не значило. Его так сильно трясло, когда он писал: «КОНСУЛЬТ», что ему пришлось опустить перо и крепко прижать руки к груди.

«Ты предал его!»

«Нет! Нет!»

Когда он закончил, ему показалось, что у него в руках тот самый утраченный пергамент. Он задумался о сходстве вещей и о том, что от повторений слова не меняются. Слова бессмертны, но им не все равно.

Жирной чертой он зачеркнул слово «ИМПЕРАТОР» и вывел под ним «КОНФАС», думая обо всем, что рассказал скюльвенд о новом императоре. Сейчас Конфас наступал на Священное воинство с запада – с моря.

– Предупреди их, – сказал Найюр. – Я не хочу, чтобы Пройас погиб.

Ахкеймион быстро нацарапал несколько новых строк, обозначив все связи, которые он не хотел замечать после своего похищения Багряными Шпилями. Собственная рука казалась ему слишком твердой для безумца, каким он был – теперь он знал это.

Ахкеймион написал: «ДУНИАНЕ», а на пустом пространстве слева: «АНАСУРИМБОР КЕЛЛХУС».

Он задержал перо над этим древним именем. Две капли чернил – кап-кап – упали на письмена. Он смотрел, как они растекаются, словно по миллионам мельчайших вен, и уничтожают слово.

И почему-то это заставило его написать сверху: «АНАСУРИМБОР МОЭНГХУС».

Это не имя сына Келлхуса, рожденного Серве, но имя его отца – человека, призвавшего Келлхуса к Трем Морям…

Призванный!

Ахкеймион погрузил перо в чернильницу. Руки его были легки, как у призрака. Медленно, словно его подталкивало зарождающееся плохое предчувствие, он написал вверху слева: «ЭСМЕНЕТ».

Как ее имя могло стать его молитвой? Как она попала в гущу чудовищных событий?

Где же его собственное имя?

Он смотрел на законченную схему, позабыв о времени. Священное воинство уже просыпалось. Крики и топот копыт долетали в палатку и проходили сквозь Ахкеймиона. Он стал духом, который лишь наблюдает, но не задумывается о том, что видит, словно в этих письменах заключена тайна…

Люди. Школы. Города. Народы.

Пророки. Любовники.

Этим живым понятиям не хватало структуры. Всеохватной идеи, способной придать им смысл. Только люди и их противоречивые заблуждения… Мир был мертв.

Урок Ксинема.

Сам не зная почему, Ахкеймион стал соединять все начертанные имена со словом «ШАЙМЕ» внизу в центре. Одного за другим он привязывал их к городу, готовому пожрать столько людей, невинных и виновных. Кровожадный город.

Ее имя он привязал последним, поскольку знал: ей Шайме нужен больше, чем остальным, за исключением, возможно, его самого. Рядом с законченной черной чертой он провел еще одну. И еще. И еще. И еще. Он вел перо быстрее и быстрее. Пока в безумии не исчеркал весь пергамент. Рана за раной, рана за раной…

Он верил, что перо стало ножом.

А пергамент – татуированной кожей.

Глава 15. Шайме

Если война не убивает в нас женщин, она убивает мужчин.

Триамис I. Дневники и диалоги

Подобно многим, отправившимся в нелегкое путешествие, я покинул страну мудрых и вернулся в страну дураков. Невежество, как и время, необратимо.

Сокве. Десять лет в Зеуме

Весна, 4112 год Бивня, Шайме

Тихий свет искрился в каплях росы. Темные холсты исходили паром. Тени осадных орудий медленно укорачивались. Серые оттенки предрассветных сумерек сменялись яркими цветами дня. Море вдали отливало золотом.

Настало утро. Мир начал свое поклонение солнцу.

Рабы раздували костры, подкармливая угли сухой травой. Люди просыпались, присаживались в тени, смотрели на курящийся дым, не веря глазам своим…

Вдалеке пропел первый рог.

Наступил день. Шайме ждал, чернея на фоне утреннего неба.

– Твой отец, – сказал старик в Гиме, – велел передать тебе…

Киудея вставала над долиной, как разрушенный курган. Фундаменты домов терялись в траве. Изъеденные погодой стены возвышались на вершинах холмов. Тут и там из дерна торчали покосившиеся колонны, словно город поглотили валы земляного моря.

Воин-Пророк шел среди разрухи, и с каждым новым подъемом перед ним разворачивалось будущее. Его душа блуждала во мраке вероятностей по воле ассоциаций и выводов. Мысли разветвлялись ветка за веткой, пока не заполнили весь окружающий мир и не пробились за его пределы, в иссохшую почву былого, за вечно убегающий горизонт будущего.

Горели города. Целые народы срывались с насиженных мест. Смерч шел по земле…

«В Киудее есть только одно дерево…»