Тысячелетний мальчик

К северу от нашего леса находится большое поле, на которое прохладными весенними ночами приходят кролики. До недавнего времени людей я там не встречал. Но когда построили новые дома, на поле стали выгуливать собак. И мне пришлось охотиться реже. Не хотелось попасть в чью-нибудь собаку или тем более – в человека.

Я взял большой налобный фонарь. Однако луна – почти полная – светила очень ярко, и мне не нужно было освещать дорогу. Поэтому я включил фонарь только на поле, направив луч на землю. Свет фонаря отражается в глазах кролика, и ты сразу видишь свою добычу.

Заметив одного, я медленно достал пращу и вложил в неё шарик примерно полутора дюймов в диаметре. Не отрываясь, я смотрел на блестящие глазки кролика и раскручивал пращу за тонкий ремешок. И тут заметил нечто странное. Какой-то новый свет на юге – очень слабый, серо-оранжевого цвета.

Цвета пожара.

Извините, но, думаю, вам не часто доводилось видеть, как горят дома, города, корабли.

Мне доводилось.

Я сразу понял, что произошло, и побежал в лес, отталкивая ветки, поскальзываясь на мху, задыхаясь и кашляя. Внутри меня разрастался ужас. Я чуть не споткнулся о Биффу, выскочившую из леса, и осознал: случилось нечто кошмарное.

– Биффа! Биффа! Иль! Идь! – кричал я, но кошка даже не повернулась в мою сторону.

В панике она бежала по полю, словно за ней гналась собака.

Тогда в моей голове раздался голос Рафеля, учившего меня боевым искусствам: «Успокойся, Алве. Твоё сердце нуждается в свежем воздухе». Я пытался дышать медленнее и глубже, но у меня плохо получалось.

Находясь в чаще леса, я не видел оранжевого зарева и не чувствовал запаха дыма. Но ближе к дому ошибиться было уже невозможно. Ещё несколько ярдов, и я услышал завывание на высокой ноте и треск.

Я стоял, задыхаясь, на лесистом склоне и смотрел на свой дом, наш дом, превратившийся в бушующий, ужасный ад. Жёлто-оранжевое пламя лизало деревья, и они словно съёживались от жара.

Мысль у меня была только одна, и я снова и снова кричал изо всех сил, напрягая сожжённые дымом лёгкие:

– МА-А-А-А-АМА-А-А-А! МАМА! МА-АМА-А!

Я даже не мог подойти ближе. Некоторые курицы смогли убежать, одна из них хлопала крыльями у моих ног. Другие остались запертыми в курятнике. Дверь в сарай, где жила коза Эми, была широко открыта.

В бессильном ужасе я смотрел, как стекло в окне трескается, а затем лопается от жара. Может, всё-таки подойти? Понять, что случилось с мамой? Я спрыгнул во двор – туда, где вчера Рокси Минто разбила голову. Спасать маму было опасно, но я, не в силах рассуждать здраво, побежал к углу горящего дома, по дороге прихватив ведро с водой.

Я вылил воду на лестницу позади дома, предполагая, что мне удастся забраться на второй этаж, где уже свирепствовал пожар. Лестница зашипела, и на короткое время у меня вспыхнула надежда. Но уже через секунду вода испарилась и пламя забушевало с новой силой.

Затем здание рухнуло. Деревянная перемычка над уже сгоревшей дверью обвалилась и ударила меня по руке, оставив ожог. Я завопил.

Потом отскочил и снова позвал:

– МАМА! ГДЕ ТЫ?

Меня накрыло облако дыма, и я закашлялся.

Вдруг в голову мне пришла ужасная и уродливая мысль. Странно, но даже в такой жуткий момент некая часть моего мозга была способна спокойно и детально анализировать ситуацию.

Не знаю, может, я на себе прочувствовал, что в минуты величайшей трагедии «всё замедляется». Впрочем, время для меня не замедлилось. Но некоторые вещи стали яснее, словно камера сфокусировалась на деталях обычно смазанной картинки.

И я подумал: «Не пришло ли время воплотить план?»

В дыму, ужасающем жару и грохоте разрушения одна лишь эта мысль была яркой и ясной, как звон монастырского колокола морозной зимней ночью.

Из-за огня и жара мне приходилось отходить всё дальше. Рука болела, а глаза щипало до слёз. Я снова и снова звал маму. Удалось ли ей спастись? Если да, то она, конечно, меня найдёт.

Затем я услышал завывание сирен и побежал вверх по склону. Я мчался в панике и ужасе, пока на глаза мне не попался тот старый сарай. Тогда я открыл дверь ключом, который – я видел – маленькая девочка прятала под камень.

Вот и всё. Вот что было той ночью, когда умерла моя мама.

Я посмотрел на Робби. Тот перестал писать. В глазах его стояли слёзы, что меня немного испугало.

Он громко шмыгнул носом и уставился на свои туфли, качая головой.

– Мне так жаль, так жаль, Альфи. Правда, сынок, очень жаль.

Похоже, его всё это потрясло. Молчать было неудобно, и я спросил:

– Моя мама?..

Он поднял голову:

– Да?

– Она… она…

Я никак не мог сформулировать свой вопрос, и Робби пришёл мне на помощь.

– Хочешь спросить, было ли ей больно? Казалось, он подбирает слова.

– Нет, – произнёс наконец Робби. – Нет, не думаю.

Я сглотнул.

– Спасибо.

И добавил:

– Вы не видели кошку? Чёрно-белую?

Он покачал головой:

– Увы, сынок.

Я уже забыл, что в углу сидит Санжита. Но тут она поднялась и сказала:

– Благодарю вас, Робби. Думаю, на сегодня Альфи достаточно.

В кои-то веки её уверенность, будто она лучше знает, что для меня хорошо, не вызвала раздражения.

Мне правда было достаточно.

Глава 47