Тысячеликий демон

Военег довольно кивнул.

– Не бывает слабых противников, бывают собственная глупость и высокомерие – так говорил Профета Павсемский. В который раз убеждаюсь в его правоте.

Князь подошел к победителю – Матвей полулежал, с трудом держась в сознании, рубаха пропиталась кровью. Минуту князь молча смотрел на него непроницаемым взглядом, затем кликнул палача.

– Вылечишь его, – коротко бросил он и удалился.

– Понял, – сказал ему вслед Асмунд с какой-то тоской в голосе.

Близилась полночь. По корчме разносился дразнящий запах жаркого; Татиана, ворча, возилась в кухне, окуренной сизым дымом очага. Большой зал освещался десятком свечей, прикрепленных к деревянному колесу – оно висело на цепях так низко, что казалось, вот-вот упадет. Где-то на краю поселка слышались крики – Рагуйло выяснял отношения с братом; Военег уединился с Добронегой, а в корчме уже второй час сидели все те же лица: Семен, прислонившись к стене и закинув ноги на лавку, задумчиво разглядывал люстру-колесо; Тур скучал, облокотившись о стол и подперев голову; Путята, вцепившись рукой в пустую кружку, дремал, согнувшись в три погибели; его сотоварищ дружинник Мал – дюжий краснолицый свирепый детина с густой курчавой бородой и крупными мозолистыми руками – хмурился, поглядывая на мастера-мечника; Леваш сосредоточенно срезал кинжалом тонкие лоскутки мяса с жаренной бараньей косточки. Пять минут назад пришел Асмунд и сейчас жадно ел, слизывая жир с пальцев и вытирая рот полотенцем.

– У тебя всегда такой аппетит опосля твоих опытов? – развязно поинтересовался Тур. – Надеюсь, парнишка хотя бы ходить сможет?

– Под себя, – хихикнул Леваш, но шутка не удалась – никто не засмеялся.

– Ты на что намекаешь? – угрожающе спросил Тура палач.

– Я спрашиваю, как там Матвейка-то?

– Жить будет, – деловито ответил Асмунд. – Перелом, конечно, сложный, но все обойдется. Срастется.

– Это хорошо, – проговорил Тур и умолк.

– Скажи, – спросил Леваш палача, – ты и правда лекарь ученый?

– Ученый, и еще какой! Я был учеником самого Айи Карнатулийского!

– Немало трупов наверное препарировал, – буркнул Тур.

– Препарировал, – передразнил палач. – И откуда ты, неуч, такие слова знаешь?

– Знаю, – с ироничной серьезностью ответил Тур. – Ибо я тоже ученый лекарь, был учеником Хомы Криволапого, оксинского костоправа, читал ученые книги и…

– Ломал кости, – закончил Асмунд. – Приветствую тебя, коллега! Может вместе, как-нибудь…

– Нет, ни в коем случае! – отрезал Тур, встрепенувшись.

– Ну, как знаешь…

Помолчали. Мал пожал плечами и, сказав обиженным тоном: "спать пойду, ёшкин кот", грузно потопал прочь.

– Семен, – обратился к Безбородому Асмунд, закончив есть, – ты читал записку Вышеслава?

– Читал, – лениво отозвался тот.

– Что думаешь?

– Думаю, Древо Смерти мы уже повстречали.

Асмунд задумчиво кивнул.

– Откуда он взял все это? – сказал он. – Не помрачился ли его разум под старость?

– Нет, не помрачился, – сказал Семен, рассерженно почесав небритый подбородок. – Послание или… предсказание – серьезная штука. Тут замешаны боги.

– Вот и я так подумал. Записка не выходит из моей головы ни на минуту. Надобно бы в Воиграде заглянуть в библиотеку, может, что найду. Но одно я уже сейчас могу сказать: Абий – это имя мне знакомо.

– И кто это?

– Был такой треарийский полководец, философ и государственный муж – Абий Моэций Нест, по прозвищу Кабема, что значит "посох" – он был хромоват и всегда, даже, как пишут в летописях, в бою, носил с собой посох. Но он жил давно, лет сто назад, во времена Ламбра Пятого и Карла Кровавого. Тут, разумеется, речь о ком-то другом…

– Время покажет, – рассудил Семен.

– Покажет, только что? Что оно нам покажет? Восход солнца над пашнёю, или чуму?

– От смерти все равно не убежишь.

– Мудрый ты человек, Семен. В твоих простых словах живет истина.

– Спасибо на добром слове, Асмунд Казьмирыч.

Тут их авторитетная беседа, над коей Тур лишь посмеивался, прервалась. В помещение ввалился Аскольд, возбужденный, с разбитой губы стекала кровь. Он решительно прошел внутрь, и, не садясь, залпом выпил предложенную ему чарку с вином; после хлопнул ею о стол, отчего Путята проснулся, поводил осоловелыми глазами по сторонам, поежился и снова заснул.

– Сбежал, гад! – сказал Аскольд и сел.

– Сбежал… – тупо повторил Леваш.

– Сбежал. Хотел всех поднять на князя, стервец. Но я ему не дал. Хлопцы приняли мою сторону, все, за исключением какой-то сотни предателей – в основном горцев (и чего он с ними снюхался?). Умчались, предатели, восвояси, как только запахло жаренным. Пусть. Они теперь изгои, витяги, чтоб их. Асмунд!

– Что такое, дорогой?

– Отправил бы голубей в Сосну, на равнины и в Хутор, пусть знают про него. Пусть знают, что Рагуйло-собачник низложен.

Уже полночь. Татиана заснула в кухне, сидя на стульчике, крестом сложив руки на животе. Половина свечей прогорела, и по корчме поплыл мягкий сумрак.