Тысячеликий демон

Все это несметное войско окружило Воиград и принялось немедленно жечь, насиловать и убивать. Уже к вечеру того злосчастного дня берега Крина были усеяны горами изувеченных трупов, а тракт, по которому не так давно прибыли венежане, тракт в Иссены, вмиг наполнился беженцами. Халупы бедняков горели, по раскисшим от многочисленных копыт и телег, пригородным дорогам бегали поруганные женщины, судорожно прикрывавшиеся порванными лохмотьями и дети, служившие мишенями для гуляк-хольдов. Разбойники стреляли в них, мечущихся в страхе меж пожарищ, из арбалетов, луков, подсекали кнутами, волочили по земле, потрошили, вешали.

Кремль был взят в плотное кольцо – за это отвечали объединенные дружины Волка и Путяты. Внутрь никого не впускали и не выпускали. Всех жителей Черного Воиграда – бедных и не совсем – согнали на главную городскую площадь. Дробуш, Лют и Аскольд оповестили собравшихся, что власть поменялась.

– Отныне, – холодно изрёк Дробуш, – ваш царь – Военег.

Андрей давно не чувствовал себя так плохо, как вечером, накануне гибели Бориса. Правая сторона тела нестерпимо болела, руку скручивало так, что кружилась голова. В таком состоянии он мог только лежать, но ощущение какой-то неустроенности не покидало ни на минуту.

День прошел, пустой и мучительный, приумножая желчь в душе князя. И как обычно, Андрея потянуло в библиотеку. Ему не станет там лучше. Но он, по крайней мере, отвлечется, не будет изводить себя горестными мыслями и бессильной злобой.

Князь ковылял до библиотеки целый час, опираясь на костыль, и приваливаясь парализованной стороной к стене. На середине пролета силы его покинули и он упал. Ждать помощи было неоткуда, и Андрей, стиснув зубы, превозмогая боль и ломоту, кое-как поднялся и продолжил столь нелегкий путь.

Библиотека встретила князя темнотой и звенящей пустотой. Андрей позвал Доброгоста, но писарь не отозвался. Стол был пуст. Кресло сдвинуто в сторону.

Что-то не так. Передохнув минут десять, Андрей отправился на поиски Доброгоста, решив не тратить силы на разжигание свечи, кроме того, ее еще надо было найти.

Едва оказавшись у того самого стеллажа, закрывавшего вход в келью Нестора, князь увидел, что из-за щелей пробивается свет.

Недолго думая, Андрей положил руку на полку, туда, где стоял канделябр, благодаря которому он и попал в то таинственное место, потом бездумно убрал ее. Стеллаж с большим скрипом сдвинулся. "Удивительно, – мелькнула мысль. – Как всё просто. Мы же делали так с Асмундом. Да. Именно так".

Князь поспешил в каморку. Но, только заглянув внутрь, он отшатнулся, едва сумев удержать равновесие.

Доброгост, этот добрый писарь, услужливый и чуткий человек, лежал поперек кровати, головой, свесившейся с края, к выходу. Лицо побелело и сильно осунулось, словно писарь лишился всей своей крови. Открытые глаза представляли собой два неестественных, кроваво-красных сгустка.

Доброгост был мертв, или пребывал в каком-то странном состоянии. На эту мысль князя навела замеченная им в последний момент рука, мертвенно-бледная рука, покрытая черно-синими венами, ускользнувшая в низкую дверку в дальнем углу кельи. Но князь побоялся кинуться вслед за… существом. Побоялся, или, вернее, не решился узнать тайну, к которой так стремился.

Он присел на край кровати, рядом с распростертым телом Доброгоста.

– Значит, проклято это место, – произнес Андрей в глубокой задумчивости. – Проклято и, кто его знает, может от этого все наши беды? Незачем нам совать свой нос в чужие дела. – Князь прикрыл писарю глаза, но они снова открылись. Труп уже окоченел. – Что такого узнал Нестор? Что узнал Доброгост, что увидел? Вы слышите? Хотите, чтобы я ушел? Хорошо, я уйду. Возьмите его себе, не знаю, как вас назвать. Похороните. Или… ведь он живой, не так ли? И Нестор…

Стеллаж закрылся сам собой. Андрей добрел до кресла, обессилено опустился в него. Он не сразу обратил внимание, но тело больше не болело. Это неприятное чувство, словно кто-то вытягивает, выворачивает тебе суставы, исчезло.

"Никуда не пойду", – подумал он, засыпая в уверенности, что следующим утром он проснется более свежим и здоровым, чем обычно.

Множество рук грубо схватили Искру. Она находилась в полуобморочном состоянии, и не понимала, куда ее ведут. Что с Мечеславом? – эта единственная мысль тупо крутилась в голове.

Девушку волокли, словно мешок с овсом, ноги не слушались, не успевали, заплетались. Ее бросили на пахнущий навозом пол, покрытый влажной прелой соломой. Заскрипела дверь, загремел засов, и ключ с оглушительным лязгом повернулся в навешенном замке.

"Вот и всё, – подумала она в небывало обреченном состоянии, охватившем всю ее, стиснувшей ее нутро горячей хваткой. – Вот так все закончилось. Вот что за участь ты уготовил мне, батюшка. Млада погибла от рук степняков, на чужбине, а я… а я… тоже, на чужбине".