Тысячеликий герой

«Но вам, слушающим, говорю, любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку. Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность, ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность, ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность, ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы люб`ите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего, и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего, ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд»[240].

Если мы освободимся от предрассудков своего собственного, локально ограниченного церковного, племенного или национального толкования мировых архетипов, то сможем понять, что высшая инициация — это не инициация наших местных заботливых отцов, которые затем ради собственной защиты проецируют агрессию на соседей. Благая весть, которую принес Спаситель Мира и которой столь многие возрадовались, жаждали проповедовать, но, по-видимому, не желали демонстрировать, заключается в том, что Бог есть любовь, что его можно и должно любить и что мы все без исключения — его дети[241]. Такие сравнительно тривиальные вопросы, как устоявшиеся детали символа веры, формы вероисповедания и устройство епископальной организации (которые настолько поглотили интерес западных теологов, что сегодня они серьезно обсуждаются как принципиальные вопросы религии[242]), сводятся к изощрениям в педантизме, если не удерживать их в подчинении основам учения. Действительно, там, где об этом забывали, сказывался регрессивный эффект: образ отца сводился к тотемному смыслу. Именно это, конечно же, и случилось во всем христианском мире. Как будто нам было предоставлено решать или постигать, кому из нас всех отдает предпочтение Отец. Тогда как учение представляет нас далеко не так лестно: «Не судите, да не судимы будете»[243]. Крест Спасителя Мира, несмотря на поведение на словах поклоняющихся ему священников, является гораздо более демократичным символом, чем местный флаг[244].

Понимание предельного — и решающего — смысла спасительных для мира слов и символов традиции христианства было столь основательно извращено на протяжении бурных столетий, прошедших с момента объявления св. Августином священной войны Civitas Dei против Civitas Diaboli, что современный мыслитель, желая познать смысл мировой религии (то есть доктрины всеобщей любви), должен обращаться к другому великому и (намного более древнему) всеобщему вероучению: вероучению Будды, где первичным словом до сих пор остается мир — мир всему сущему[245].

Нижеследующие тибетские стихи, например, из двух гимнов поэта — святого Миларепы были сложены приблизительно в то же время, когда Папа Урбан II призывал к Первому Крестовому походу.

В Городе Иллюзий Шести Плоскостей Мира
Всем движет грех и помрачение, рожденные пороком;
Там существо следует велениям пристрастий и
предубеждений,
Так никогда и не постигнув Равенства:
О сын мой, избегай пристрастий и предубеждений[246]

.