У аборигенов Океании

Было бы непростительным побывать в Рабауле и не заглянуть на минуту в… кратер одного из вулканов. Из всего семейства вулканов, окружающих город, предстояло избрать наиболее почтенный, которым мы и сочли известный своими извержениями Матупит («Южная дочь»). По соседству с ним находятся «мать» и еще одна «дочь» — «Северная». Как в талии, так и выше ее, «дочки» представляли собою довольно внушительное зрелище, однако они были далеко не столь красивы, как их «родительница».

Сравнительно невысокий ржавый и лишенный растительности конус Матупита дымился серными испарениями, словно извергавшимися из жерл ада, что невольно наводило на мысль о каких-то совершенных тобою грехах.

Как повествует приключенческая литература, экскурсия в кратер вулкана требует длительной подготовки: альпинистской сноровки, противогазов, асбестовых костюмов и т. д. Все это так, но только не в Рабауле. Чтобы осмотреть Матупит, следует просто в воскресенье совершить среди дня нечто вроде поездки на пароходе в Беляны[42], а также запастись небольшой суммой денег для уплаты местному Харону[43]. За переправу в ад он требует, однако, несколько больше мифического обола[44].

Переправа на противоположную сторону залива Симпсон, играющего роль местного Стикса[45], значительно приятнее, ибо проходит она при ярком сиянии тропического солнца, а лодка с боковым поплавком внушает больше доверия, чем древняя барка Харона. Во время короткого плавания под командой бронзового скудно одетого «капитана» можно полюбоваться предгорьями, окружающими город в виде амфитеатра, а также небольшой одинокой скалой, приютившейся в водах залива, которую не преминет показать туристам любой уважающий себя гид.

Впрочем, Матупит — первая достопримечательность, с которой неизбежно знакомится путешественник, прибывающий в Рабаул по воздуху. Ибо взлетно-посадочная полоса местного аэродрома расположена таким образом, что каждый самолет должен пролететь десять-двадцать метров над кратером, чтобы приземлиться по всем существующим правилам.

Мы не успели оглянуться, как наш переводчик спустил паруса па своей лодке. И вот под ногами захрустела стеклянистая лава. Предстояло взобраться на вершину, не превышающую, пожалуй, ста метров по вертикали. Но пройдя едва половину этого пути, мы начали задыхаться и все чаще останавливаться словно бы для того, чтобы полюбоваться местным пейзажем. Кстати, во время одной из таких остановок мы заметили сверху моторную лодку, мчавшуюся к подножию вулкана.

Его склон, устланный обломками скальной породы и камнями, мы преодолели довольно быстро, но, когда добрались наконец до кратера, то оказалось, что наша «кавалерийская атака» была совершенно излишней, так как к вершине вела, правда, несколько более длинная, но зато хорошо протоптанная туристами, удобная тропинка.

Кратер имел форму симметричной воронки, а его дно было совершенно плоским, словно пол танцевального зала. Спуск не представлял особых затруднений. Мы смело двинулись вниз в это адское жерло, пропитанное запахом серных испарений.

Все было бы хорошо, если бы где-то на высоте пяти примерно метров над дном кратера я не ступил на внешне вполне солидно выглядевший валун. Но тот вначале дрогнул, а затем скатился на дно кратера. А поскольку законы тяготения, как оказалось, действуют также и на Новой Гвинее, то мне пришлось сопровождать его в этом падении. Пытаясь защитить кинокамеру, которая была у меня в руках, я принял довольно замысловатую позу. Камеру мне удалось спасти, но сам я здорово расшибся.

Стах, как всегда в подобных случаях, сперва весело взвизгнул, а затем стал притворно утешать меня тем, что я первый поляк, проливший свою кровь в кратере Матупита. «Кровь растяпы», — подумал я в бешенстве, так как до сих пор лишь Стах ухитрялся то сорвать подметку на ботинке, то подбить глаз в автомобиле или сотворить еще что-либо подобное.

Подыматься было довольно тяжело, то и дело приходилось останавливаться, чтобы приложить носовой платок к ссадинам, которые, впрочем, как всегда в тропиках, очень быстро заживали. Оставалось лишь опасение, как бы не прилепились ко мне какие-нибудь скверные грибки или бактерии.

Выбравшись наконец на тропинку, я стал изливать свои чувства в несколько вольных выражениях. Вдруг к нам подбежал какой-то рослый блондин и громко вскрикнул:

— Поляки, здесь? Откуда?!

После обычного в таких случаях хаотического обмена приветствиями оказалось, что нам посчастливилось встретить единственного поляка, обитающего на архипелаге Бисмарка. Это был Ежи Сивковский, родившийся в Кельцах, который тридцать лет не был в Польше, а последние десять лет вообще не имел возможности разговаривать с кем-либо на родном языке.