У Дона Великого на берегу

Васятка Маленький — сам к воеводе: тот повёл гневными очами, отступились мужики. С таким чёртом только свяжись!

Один из воинов было на коня — и прочь. Где там! Пятеро Боброковых волынцев кинулись следом, поймали. Воин, мужик ряжий, одному волынцу по скуле:

— Отстань!

— Тот, ничтоже сумняшеся, — сдачу по уху. Мужик дурным голосом:

— Наших бьют!

Ему на подмогу четверо дружков. Спасибо, Родион Ржевский, коего слушали все, гаркнул: — Очумели, мужики? Опомнитесь! Слушать воеводу!

У самого скулы ходят ходуном.

Едва своей войны не вышло в Зелёной дубраве. Плакали иные воины, глядя, как их товарищей бьют и гонят ордынцы. Однако так единого человека и не выпустил до поры из Зелёной дубравы железный воевода Дмитрий Михайлович Боброк Волынский.

Когда же увидел, что прорвали ордынцы полк левой руки и стали обходить русскую рать с тыла, приказал:

— На коней!

Полк мигом верхами оказался. Молвил следом:

— Теперь пора настала. Пошли, ребята!

И первым тронул коня.

 Летели, кажись, над землёй кони засадного полка под своими всадниками.

Молчком скакали воины. стиснувши зубы, сжимая кто копьё, кто саблю. Страшен был немой бег засадного полка! Словно не люди живые на живых конях. Будто призраки всех убиенных и замученных за долгую ордынскую неволю, обретшие плоть, выскочили на поле Куликово.

И то увидев, вытаращили глаза в безмолвном ужасе Муратбек и другие ордынские начальники, а с ними слуга их Тангул.

— Милосердный аллах...— пробормотал Муратбек,— помилуй нас...— и повернул коня назад.

Врезался засадный полк в ордынскую конницу. Засвистели-засверкали сабли. Ударили копья. Вся ярость, что копилась у воинов в тягостном ожидании, выплеснулась наружу.

Не бараниной сладкой, не прохладным кумысом или восточными сладостями встретили ордынцы воинов засадного полка — клинками же и копьями.

Однако столь стремительным и внезапным был удар, что смешалась ордынская конница. Следом за Муратбеком другие поворотили коней.

— Горе нам! — кричали ордынцы.— Худых мы перебили, а теперь лучшие перебьют нас!

А воины засадного полка рубили и кололи ордынцев. И всё молчком, ровно сговорились, хотя того уговора загодя не было.

Ужас и смятение охватили Мамаевых воинов. Не одиночки, уже многие кинулись бежать.

Русские воины других полков возликовали. Кинулись на врага с удесятерённой силой. И побежали ордынцы. Хлынули назад, топча копытами своих поверженных на землю собратьев.

Не сразу сообразил, что к чему, Тангул. Всё ж туговат был на думу. И когда другие опрометью скакали с Куликова поля, он ещё углядел себе жертву: второго русского паренька. Скакал тот ему навстречу. Без копья или сабли — тяжеловаты, видать, были по молодости лет.

Так вот и встретились Бориска с Тангулом.

Подумал Тангул: напоминает ему кого-то малец. Вспомнил: руса, зарубленного им на Пьяне. Вот кого! И саблю поднял — Муратбеков подарок.

А у Бориски и впрямь никакого оружия, кроме Пересветова кистеня. На лошади, однако, не впервой. Потому чуть поворотил коня, и Тангулова сабля просвистела около самого уха, однако мимо всё ж. И тут махнул кистенём. Будто искры брызнули в глазах Тангула. И померкло всё. Нёс конь Аман уже мёртвым своего недолгого хозяина.

Так, сам того не ведая, расквитался Бориска за смерть отца на Пьяне.

Тысячи Мамаевых воинов бежали. Полегли под русскими клинками жадные до денег генуэзские пехотинцы. Покатились с седел ордынские конники, получив удар саблей али копьем.

Да, хорошее дело — преследовать противника! Нет, не противника — врага, пришедшего на твою землю.

Истинное слово, славное дело!

Многие вёрсты, до самой темноты гнали русские воины ордынцев. Посекли бессчётно и копьями кололи. Повязали множество пленных.

Лишь к ночи стали собираться русские воины обратно на Куликово поле.

Там горели костры. И вперемежку с ликованием — горе.

Объезжали поле бок о бок великий князь Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Андреевич. С непокрытыми головами оба. Отдавали последнюю честь павшим. А было их страсть как много...

Дорого заплатила Русская земля за победу. Но и победа была великой и полной.

Ещё прежде проехал Бориска мимо Красного холма, на котором утром стоял роскошный Мамаев шатёр. Где он? Точно ветром сдуло. И Мамая самого нет —бежал, сказывают, впереди своего поганого воинства. Торопился...

А по полю бродят воины, ищут друзей. Кличут по именам-прозвищам.

— Ва-ся! Ва-ся-тка Ма-лень-кий! Отзовись!..

Как отзовётся Васятка? Лежит среди других павших, руки раскинуты, в правой - крепко зажата сабля. Слышатся стоны:

— Эй робя... Помогите кто-нибудь...

Идут к таким, бережно поднимают. Утешают:

Иные молчком на земле сидят, ждут своего череду-очереди, иные сами ковыляют.

Подле Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича серпуховского — воевода славный Боброк Волынский, другие воеводы, князья.

Великий князь, не стыдясь, широкой ладонью утирает слёзы. Голову склоняет над павшими.

— Спасибо вам, братья! От всей земли Русской великое спасибо!..

Бориска ищет своих. Которых находит, многих — нет.