Я уставилась на свои ноги. Они выглядели вполне нормальными. Руки и плечи тоже вроде не изменились. Живот, конечно, толще, чем нужно, но все равно он мой. Я — это я. Я не изменилась! Я же не превращаюсь в монстра по ночам, правда?
— Но ты не… не собираешься никому об этом рассказывать? — тихо спросила я. Голос у меня дрожал.
— Пока нет, — буркнул Пол.
Пока нет. Это прозвучало как угроза. Пока нет, но я могу. Могу рассказать газетчикам, местной радиостанции, полиции.
Я содрогнулась. Полуночный стук в дверь.
— Миссис Бриджмен? Жена мистера Бриджмена, ныне проживающего у Линнетт из частной больницы? Мы арестовываем вас по обвинению в попытке убийства путем отравления черно-белого кота и худой рыжеволосой женщины. Вы не обязаны отвечать на вопросы, но…
— Я этого не делала! — завизжу я. — Я люблю этого кота! Он мой единственный друг в целом мире! Спросите его! Давайте, спросите его! Он скажет, как я его люблю, как я разговариваю с ним, когда кормлю его «Вискасом», как я глажу его, когда он прыгает мне на колени, как я возила его к ветеринару, когда он заболел…
И не смогла заплатить за лечение.
— Единственным свидетелем защиты, — скажет судья на суде, — является черно-белый кот, который отказывается отвечать на вопросы.
— Принес ли кот присягу?
— Он не хочет класть лапу на Библию, милорд.
— Арестуйте это животное за неуважение к суду!
— Кексик! — закричу я, когда его уведут в цепях, жалобно мяукающего.
— Вы не получите кекс там, куда вы отправитесь, — рявкнет тюремщик, и меня увезут в «воронке», а вокруг будет толпиться народ, они будут заглядывать в окна и кричать на меня.
«Отравительница средствами от вредителей!» — будут вопить заголовки таблоидов. «Женщина испытывала отраву для любовницы мужа на собственном коте!»
И все защитники прав животных в стране будут посылать мне в тюрьму злобные письма, и меня переведут в одиночную камеру, чтобы оградить от меня других заключенных, которые не захотят терпеть рядом с собой человека, способного отравить кота.
Никто не будет скорбеть о Линнетт, кроме Пола, который посвятит остаток жизни борьбе за ужесточение моего приговора. Я буду чахнуть в тюрьме, медленно теряя рассудок, перестану разговаривать с людьми и только иногда буду рыдать и кричать: «Кексик!» Какой-нибудь мягкосердечный посетитель сжалится надо мной и принесет мне кусочек фруктового десерта, и не сможет понять, почему я брошу его на пол и начну топтать ногами, продолжая призывать Кексика, моего единственного друга, который мог бы спасти меня, если бы умел говорить…
— Что? — рявкнул Пол.
— Если бы только он умел говорить, — повторила я, с удивлением обнаружив, что говорю вслух. — Кексик. Он бы сказал тебе, что я не давала ему яда.
— Извини, Элли. Коты не умеют говорить, — резко сказал он, поднимаясь на ноги. — Потому-то ты и попробовала на нем эту дрянь, да?
Я уставилась на него:
— Пол! Но ты же не думаешь?…
— Я пойду, — отрезал он.
Гундосая Николя, кажется, удивилась, услышав мой голос.
— Ах, да! Элли! — сказала она, как будто забыла, кто я такая. — Как дела? Вы… э-э… повредили спину или что-то в этом роде, да?
— Нет. У меня был стресс, — твердо ответила я, страстно желая добавить «от переутомления на работе», но не осмеливаясь сделать это.
— Ах, да. Ну и как ваш стресс?
Она не могла бы говорить менее заинтересованно, даже если бы постаралась. Возможно, Саймон как раз целует ее в ушко.
— Мне уже лучше, спасибо, — с достоинством ответила я. — Я выйду на работу в понедельник.
— Правда? Вы уверены?
Мне не понравился ее тон. Они должны были ожидать моего возвращения. Три недели как раз истекали.
— Конечно, я уверена, — сказала я, стараясь придать своему голосу оптимизм.
— А доктор вас уже выписал?
— Он сделает это завтра. Я иду на прием утром. Так что ждите меня в понедельник.
— Тогда окажите мне одну услугу, Элли. Позвоните еще раз, когда придете от доктора, хорошо? — Николя говорила мягким, низким голосом, как будто имела дело с ребенком, страдающим глухотой. — Тогда мы все обсудим.
Все обсудим? Что обсудим? И какого черта я загнала себя в ситуацию, когда мне приходится что-то обсуждать с жалкой секретаршей?
— Мне бы хотелось поговорить с Саймоном, — твердо заявила я. — Немедленно.
Если только он в силах вылезти из-под твоей юбки.
— Извините, Элли, — ласково пропела Гундосая Николя. — Его сейчас нет на месте.
Ну конечно.
— В таком случае, я позвоню ему позже, — сказала я.
— Да, так будет лучше всего. Позвоните, когда повидаетесь с доктором. Хорошо, Элли? Тогда и обсудим всё как следует.
Остаток дня я потратила на обдумывание вопроса, что такое «всё» и почему его нужно обсуждать «как следует». В конце концов, я не выдержала и позвонила по прямому номеру в мой собственный кабинет.
Лиз с удовольствием успокоит меня и уверит, что ничего страшного не происходит. Она, по крайней мере, будет счастлива услышать, что мне уже лучше. Она будет ждать моего возвращения на работу, верно ведь? Я улыбнулась, уже предвкушая ее радость.