У финишной черты

– Ты лжешь! Ты лжешь! – закричал коротышка. – Я назвал его имя три раза, и он умер! Они все умирают! Это мое проклятье!

– Хорошо, давайте проверим, – сказал доктор Мерримен. – Произнесите мое имя три раза.

Коротышка съежился и отступил.

– Я… Я не могу. Уже достаточно смертей на моей совести.

– Я приказываю! – крикнул доктор Мерримен, его лицо опасно раскраснелось. – Произнесите мое имя три раза!

Коротышка бросил на доктора Шаца умоляющий взгляд.

– Разрешаю, – успокаивающе кивнул он. – Я знаю, ты убежден, что это действует, но это полностью противоречит логике. Слова не могут убить. Ты сам себе это докажешь.

И коротышка, бледнея и дрожа, трясясь так, будто сейчас умрет от страха, произнес имя доктора Мерримена три раза.

Уоррен снял с пациента отпечатки пальцев и поручил Слэттери и еще одному охраннику караулить палату сумасшедшего коротышки.

Когда на следующий день я пришел на работу, в отделении царила необычная тишина, как на поминках. Салли Нортон рыдала, на докторе Шаце лица не было. И коротышка носился кругами в своей палате, крича, что ему не нужно было соглашаться делать это.

– Что делать? – все еще не понимал я.

– Доктор Мерримен умер прошлой ночью, – сказал Шац.

Я с ужасом посмотрел на маленького человечка.

– Это он?

– Нет, нет, конечно, нет, – сказал Шац, но уже далеко не тем спокойным, уверенным голосом, как вчера. – У доктора Мерримена было слабое сердце. Он мог умереть в любое время. Возможно, он испытывал бессознательное желание избежать боли и страха, и заблуждения пациента, вероятно, подтолкнули доктора Мерримена таким образом облегчить себе страдание. Он убедил себя психологически. Это как смерть от проклятья вуду. Жертва захотела собственной смерти, и проклятье сработало.

Все вновь погрузились в скорбь, пока не появился капитан Уоррен с широкой улыбкой на лице. Она тут же исчезла, едва он узнал о смерти доктора Мерримена, впрочем, капитан не допускал и мысли о том, что это сделал коротышка.

Будучи практичным копом, не верящим в фантазии, он водрузил свою руку на плечо коротышки и произнес:

– Арнольд Роуч, вы арестованы за соучастие в убийстве…

Как затем объяснил капитан Уоррен, коротышка, чье имя теперь стало известно всем, имел глупость оставить на месте преступления несколько отпечатков пальцев. И не придумал ничего лучше, чем сочинить историю о проклятии дурного глаза, наняв хорошего психиатра, который объяснил ему, как быстро и ловко изобразить невменяемость. Таким образом он и оказался здесь, в психиатрическом отделении. И если кто-то верит, что он действительно боится произнести любое имя хотя бы раз, не говоря уже о том, чтобы назвать его трижды, значит, ему нужно лечиться самому. Для пущей убедительности, коротышка исступленно кричал всякий раз, когда слышал, как кто-то называет любое имя. Из-за этого мы даже не могли обращаться к пациентам по именам, когда он находился рядом.

– Ну, и что вы обо всем этом думаете? – позже спросил я у доктора Шаца. – Парень – псих, или он удачно подвернулся фараонам?

Доктор Шац в задумчивости приложил ко рту ладонь и проговорил сквозь пальцы:

– Я думаю, у него психоз. Конечно, этому недостаточно доказательств, но его поведение убеждает меня. Это определенно психоз.

– А что насчет его истории о трижды произнесенных именах? Ладно, возможно, он спланировал все по пунктикам, прежде чем появился здесь. Те, кто мертвы, уже мертвы, и никто не узнает, умерли они просто так, или от того, что он трижды назвал их имена. Допустим, что этот шибздик мог перерезать Майклсу горло. Но как быть с доктором Меррименом?

– Я же тебе объяснил, – устало сказал Шац, – Слабое сердце и, предположительно, желание умереть, инициированное внушением.

Я наспех протер пол, сунул швабру обратно в ведро и начал выжимать. Что-то не давало мне покоя, и я не хотел этого скрывать.

– Это всего лишь предположение, – сказал я. – Ну, а вдруг этот чудик действительно не врет, и люди умирают, если он произнесет их имя три раза?

– Почему бы тебе не попробовать самому, что из этого выйдет? – зло спросил Шац.

Я чуть не уронил ведро.

– Почему я? Вы психиатр. Вам и карты в руки.

– Потому что я знаю, что это чисто детское заблуждение. Мне не нужно никаких доказательств.

– Но это ведь, – возразил я, опираясь на швабру, – не научный подход, доктор.

– Ну и черт с ним, – раздраженно проворчал он. – Ладно, если это тебя беспокоит, так и быть, я попробую.

Однако всякий раз, когда я напоминаю ему об этом разговоре, у него постоянно находится какая-нибудь отговорка.

Не принимай это близко к сердцу

Не знаю, как сейчас, но в те давние времена, когда мы были маленькими (разумеется, не настолько давние как Гражданская война!), дети, перепрыгнув через трещину в асфальте, имели обыкновение кричать: «Кто на трещину наступит, свою мамочку погубит!» И никто не наступал на трещины. Матерей уважали в те дни.