У городских ворот

— Коля, — крикнул я, — Коля! — Страх был в моем голосе.

— Да, Леша, я здесь, — услышал я.

— Коля, где ты?

Жужжа и воя, пролетел снаряд, разорвался неподалеку и осветил улицу белесым и мертвым светом. Я увидел Николая, — он медленно поднимался с земли.

— Коля, — я подбежал к нему, — тебя здорово ударили?

Он засмеялся невеселым смехом.

— Сам виноват, — сказал он, — сунулся, как дурак.

Я взял его под руку. Он шел неуверенно, чуть пошатываясь. У крыльца он сказал мне:

— Не надо дома рассказывать. Скажем просто — ходили смотрели и ничего не видели.

С этим мы вошли в дом, и Коля рассказал, что споткнулся и здорово полетел на углу. На виске у него действительно была ссадина. Ольга хотела смазать ее иодом, но Николай сказал, что не стоит, что обойдется и так.

Наши сидели попрежнему вокруг стола, ждали нас. Нам наложили картошки, и мы стали есть, и снова у меня появилось странное чувство, что я на маленьком островке или на корабле, летящем сквозь межпланетное пространство, и что за стенами нашего дома первозданный хаос, — абсолютная темнота, холод. Я даже поежился, — будто пришел с мороза, хотя на самом деле на улице было тепло.

В дверь громко и отчетливо постучали. Все вздрогнули. Отец сказал:

— Леша, пойди открой.

Я вышел в переднюю и только отодвинул засов, как сразу же дверь распахнули снаружи.

— Отец у вас? — спросили меня. Я узнал голос Семена — сверстника моего, сына дяди Саши.

Он не дождался моего ответа, пробежал мимо меня в столовую. Я вошел следом за ним. Все сидели, не двигаясь, и никто ни о чем его не спросил. Сейчас, в светлой комнате, я увидел: одежда на нем была изорвана, волосы встрепаны, а в глазах было такое, что мне стало страшно. Он стоял, опустив голову, исподлобья глядя на дядю Сашу. А дядя Саша медленно поднялся со стула. Он задыхался.

— Ну? — спросил он.

Семен молчал.

— Ну? — повторил дядя Саша.

Семен еще ниже опустил голову и отвел от отца глаза.

— Я так и думал, что найду тебя здесь, — сказал он.

— Ну? — в третий раз спросил дядя Саша. — Что ты молчишь? Живы?

Семен молчал. Все мы смотрели на него не отрываясь. Он еще ниже опустил голову.

— Плохо, отец, — сказал он хриплым голосом.

— Все? — спросил дядя Саша.

— Плохо, отец, — повторил Семен.

Дядя Саша провел рукой по лицу.

— А ты как же? — спросил он сдавленным голосом. — Ты почему здесь? Бежал? Оставил одних?

Семен поднял голову и посмотрел на отца.

— Я за тобой, — сказал он.

— Да, да, — заговорил дядя Саша, — конечно же, я иду, вот сейчас соберусь только и иду.

Немного пошатываясь, неловко переступая с ноги на ноту, он пошел к вешалке.

— Вот я сейчас буду готов, — бормотал он, отыскивая фуражку, — вот куртку надену — и все.

Мать встала и подошла к нему.

— Куда ты пойдешь сейчас, Саша? — спросила она мягко. — Подожди до утра.

— Вот и куртку надел, — бормотал дядя Саша.

Мать решительно взяла его за плечо.

— Я тебя не пущу, — сказала она, — приди в себя, куда ты такой пойдешь? Мужчины, задержите его, вы же видите, он не в себе.

Дядя Саша застегивал пуговицы куртки, и пальцы его все тряслись и не попадали в петли. Мать оглядывала нас, а мы стояли молча, и лица у нас были хмурые.

— Пусти его, Дуня, — сказал отец. — Видишь, какой он. Разве можно его задерживать?

Мать посмотрела дяде Саше в лицо.

— Куда ты ведешь его, Сеня? — спросила она. — Туда, в тыл к немцам?

Семен наклонил голову, повернулся и вышел из столовой.

— Стой, — сказал дед. — Хочешь итти, иди, но хоть переобуйся. Ведь у тебя сапоги худые. Куда ты к чорту пойдешь? — Быстро он прошел к себе и вернулся, неся пару починенных сапог. — На вот, сейчас же переобуйся.

Я выскочил на крыльцо. Семен стоял неподвижно в темноте.

— Сеня, — сказал я, всхлипывая. — Разве все погибли: и Вася, и Танечка? — Меня трясло, слезы текли по моему лицу. — Куда же вы теперь пойдете, а? В лес, партизанить?

— Уйди, Леша, — негромко сказал Семен, не поворачивая ко мне головы, — не могу я сейчас с тобой говорить. Нельзя мне смотреть, как у вас всё благополучно, за столом сидите, лампа горит… У нас ведь так всё… так всё… — Он помолчал и добавил: — Уйди, Алексей.

Я ушел. Слезы высохли у меня на щеках, но мне не стало легче. В столовой попрежнему все стояли вокруг дяди Саши. Он переобулся, встал и снял шапку.

— Ну, прости, Николай, — сказал он. Дед обнял его. Дядя Саша поклонился всем. — Прощайте все, — сказал он. — Думаю, не увидимся. — Повернулся и вышел.

Мы стояли, не двигаясь. Мы слышали их шаги. Вот они сошли по ступенькам крыльца. Вот они идут по пустынной улице. Шаги затихли вдали. Мы молчали. Я смотрел на стол, на котором стояли тарелки и полные рюмки, на знакомые, привычные мне вещи, которые стояли сейчас так же, как стояли всегда, сколько я себя помню, и меня охватывало чувство вины за то, что вот у нас и дом, и стол накрыт, и лампа висит над столом.

Я не мог еще знать в то время, что история уже идет по Ремесленной улице и ей осталось две минуты ходьбы до крыльца нашего дома.

Разговор в кабинете Богачева