У каждого своя дорога

— И все? Просто изменяюсь? Я бы хотел услышать небольшие подробности. Во что я превращаюсь?

— Я не знаю! Ты постоянно умудряешься вмешаться в процесс на ключевом этапе. У тебя что такие вкусовые предпочтения? Почему ты постоянно пытаешься жемчуг сожрать?

— Эй, полегче. Ты искусственный интеллект, а не моя жена!

— Я не искусственный интеллект, я замещающий...

— Я помню! На каких ключевых моментах я все раскурочиваю?

— У тебя полно обрывков незаконченных нейронных путей, которым, похоже, надоело болтаться без дела. Этому миру не нравится незаконченность, поэтому все эти обрывки пришли в движение, и принялись формировать какие-то принципиально новые связи. Я как могу сдерживаю те изменения, которые могут затронуть внешний вид, но ты своей последней выходкой с красным жемчугом...

— Я становлюсь квазом? — Грубер убрал последний шов, бросил ножницы в раковину и принялся внимательно рассматривать себя в зеркале. Вроде никаких изменений кроме потемневших глаз заметно не было.

— Ты становишься чем-то странным, какой-то химерой. И как это отразится на тебе, я не знаю.

— Волшебно. Но, если разобраться, а что есть дар Улья? Это те же изменения, которые даже не прогнозируемые. Так что, думаю, что ты драматизируешь. А может это у меня дар формируется?

— Помечтай, — торжественно произнесла Зина. — Хотя, может что-нибудь в итоге получится.

— А ты не можешь определить, что же все-таки получается? Ты же вроде в непосредственной близости от точки приложения обосновалась.

— Нет, не могу. Откуда я знаю, какой именно сигнал в итоге будет отдаваться новой структурой?

— Вот, Зинок, если бы ты за моей мордой не следила, вернее, если бы не следила за тем, чтобы я в Чупакабру не превратился, то я бы с уверенностью смог сказать, что ты абсолютно бесполезна, — Грубер еще раз бросил взгляд в зеркало и, покачав головой, вышел из ванной.

Спать не хотелось, и Грубер прошел на кухню, где разогрел остатки каши и сел за стол, чтобы позавтракать или поужинать, как назвать это прием пищи, он так и не решил. Он честно разделил остатки еды пополам, и только принялся есть свою долю, как услышал характерный стукающий звук, раздающийся с улицы.

— Черт, топтун, — прошептал Грубер и рефлекторно пригнулся, хотя они проверяли со Снегирем, комнаты с улицы не просматривались.

Отставив тарелку в сторону, Грубер, стараясь не суетиться и не шуметь, собрал лежащий на столе в разобранном виде автомат. Затем, пригнувшись, прокрался в комнату, в которой на диване спал Снегирь. Спал не спокойно, постоянно хмурясь во сне и вздрагивая.

— Снегирь, — прошептал Грубер, дотрагиваясь до обнаженной руки. — Проснись. — Глаза Снегиря тут же распахнулись, и он непонимающе уставился на Грубера, который быстро приложил палец к губам. — Тсс, у нас гости.

— Много? — надо было отдать Снегирю должное, остатки сна он сбросил с себя моментально, и уже через десять секунд был сосредоточен.

— Понятия не имею. Слышал одного топтуна, но он копытами своими стучит громко, а сколько всего — понятия не имею.

— У нас есть один топор, и автомат. Не густо. К тому же не хотелось бы пользоваться автоматом. Сейчас у нас и машины нет, чтобы быстро уйти.

— Как действовать будем? — Грубер сидел на корточках перед диваном, и напряженно вслушивался в тишину, царившую за пределами дома. Когда он уже был готов признать, что ему просто показалось, что вокруг их временного и такого ненадежного убежища кто-то бродит, раздался стукающий звук проходящего топтуна.

— Нужно все-таки выяснить, один он или это те, кто с мурами разобрались, — прошептал Снегирь.

Он натянул до конца не просохшую майку и куртку, и прокрался к окну. Оставалось только пересилить себя и слегка раздвинуть ламели жалюзи, чтобы выглянуть на улицу.

Грубер остался сидеть на полу, сжимая автомат, который был еще не взведен, он боялся, что резкий звук будет слышно за пределами дома.