У каждого своя война

Игорь Васильевич хотел было взять футляр с аккордеоном, но Ишимбай поставил на него ногу, опять улыбнулся:

- Это у меня останется. В залог. Понимаешь, да? Не принесешь — он мой будет. Иди домой. Возвращайся скорей. Я ждать буду.

Игорь Васильевич попятился, наткнулся на скамейку и чуть не упал.

- Ты не торопись, — улыбнулся Ишимбай. — Иди спокойно. — Нога его в хромовом, заляпанном грязью сапоге все так же стояла на футляре с аккордеоном.

Игорь Васильевич еще раз глянул на черную фигуру на противоположной стороне переулка, повернулся и почти побежал. Боже мой, боже праведный, что же делать? Как быть? В милицию бежать? Так ведь там только двое дежурных, и те, наверное, дрыхнут. А ведь этот бандит не шутит — они и Ленку прирежут, и его, и Нину…

Да черт с ней, с Ниной, но Ленка! А он? Как пить дать прирежут. Он же через день этой дорогой возвращается — не будет же милиция каждый день его охранять, на кой черт он им сдался. Ну, арестуют этого, а сколько их останется? Всех-то не переловишь! Ну, за что каждый день новые беды валятся на его голову?! То эта стерва на развод подала, то... Навел их, конечно, эта сволочь Борис или Робка, тут сомнения нету, но докажи попробуй, а если даже их загребут, то что? Все равно жизнь его, Игоря Васильевича, будет каждый день под угрозой — прирезать человека в полночь в замоскворецком переулке плевое дело! И с работы не уйдешь так быстро! Двадцать тыщ, сволочи! Попробовали бы их заработать! Накопить! В общем-то, для него двадцать тысяч не так уж и много, у него раз в десять больше есть, но все равно жалко, сердце жаром обдает, в животе больно, голова кружится — ведь кровавым потом заработано, а тут возьми да отдай за здорово живешь каким-то убийцам. Нет, не может он отдать эти деньги, рука не поднимется, это выше его сил! Лучше в милицию, и пусть будет, как будет! Убьют — так убьют... Игорь Васильевич был уже почти у дома, когда вдруг круто повернул в сторону Полянки, где находилось отделение милиции. И тут же из темноты его остановил голос Ишимбая:

- Куда же ты, а? Вот какая ты нехорошая сука! Сейчас, что ли, тебя прямо здесь кончить? И денег не надо — такую суку и без денег зарезать одно удовольствие. — Ишимбай возник рядом с Игорем Васильевичем словно из-под земли. — Ты что, где живешь забыл, да? Или в ментовку решил сбегать?

- Н-нет, нет, я сейчас, сейчас... — забормотал

Игорь Васильевич, глядя на холодно блестевшее лезвие ножа в руке Ишимбая. Другой рукой Ишимбай схватил Игоря Васильевича за отвороты пальто, резко притянул к себе, глаз у него совсем не было видно, и потому лицо в лунном свете представляло собой страшную маску. — Ты в милицию потом пойдешь, понял. Заберешь у участкового Гераскина заявление на своего соседа, слышишь, да?

- Слышу... — обессиленным голосом ответил

Игорь Васильевич.

И тут Ишимбай мгновенно поднес нож к щеке Игоря Васильевича, надавил лезвием на щеку и медленно, с силой провел вниз. Из глубокого пореза быстро потекла кровь. Игорь Васильевич дернулся, взвизгнул:

- Что вы делаете?! Караул!

- Заткнись, б...дь! Чтоб ты понял, что я не шучу! — и Ишимбай тоже истерично взвизгнул, оскалив зубы. — Глаза вырву! Яйца отрежу! На куски рвать буду, сучара поганая! Живьем жарить буду!

Этот страшный истеричный визг сковал Игоря Васильевича ужасом. Молнией пронеслись в мозгу ужасные рассказы о диких жестокостях блатных — как они резали честным гражданам горла, выкалывали глаза, отрезали уши и кой-чего похуже... А перед глазами Игоря Васильевича, перед самыми глазами блестело лезвие ножа... самое острие — сейчас вопьется!

- Я щас, щас... я сию минуту... — нашел он силы произнести, и тогда Ишимбай резко толкнул его по направлению к подъезду, сказал глухо:

- Здесь тебя ждать буду. — И вдруг Ишимбая осенило: — А может, вместе пойдем, а? Жену твою посмотрим, а? Дочку Леночку, а?