У каждого своё детство (сборник)

Когда мы, спустя очень краткое время, подошли к нашему дому, дому Авдеевых, дед Евдоким сидел на крыльце и вил кнут. Зятю своему, деду Евдокиму, что-то сказав, тётя Маруся ушла в дом. Ну а я, испытывая новое любопытство, остановился около хозяина дома и стал наблюдать за этой его работой. Дед Евдоким, ещё следует заметить, был примечателен тем, что на лбу у него сидела довольно большая шишка. Поначалу я думал, что она возникла у деда Евдокима от какого-то удара, и должна вот-вот пройти. Но она, сколько я знал последнего, не проходила у него никогда, – ни в 1956-ом году, пока гостил я в деревне Сказово, ни в последнем, 1961-ом году, когда я в последний раз был летом на каникулах в Сказово. С кнутом я был уже знаком, – в том смысле, что не раз видел его в руках пастуха в деревне Богачёво; видел, как побаивался – «уважал» кнут крупный и мелкий рогатый скот целого стада, прогонявшегося пастухом по этой деревне. Я же тогда, очевидно всё же, как маленький житель города, очень боялся таковых домашних животных, тем более, если они представляли собой целое стадо. Ну и потому мне было интересно, как делают кнут, орудие управления – устрашения крупного и мелкого рогатого скота, – даже целого стада.

Постояв так несколько минут около деда Евдокима, который молча делал своё дело, – вил кнут, я спросил двоюродного деда: – Дядя Евдоким (я его всегда называл именно так, вероятно, потому, что иначе называть его: дед Евдоким, дедушка Евдоким, – было бы для меня неестественно; в первом случае, называть его так – было бы грубо, неотёсанно, а во втором – дедушка Евдоким – звучало бы в моих устах фальшиво, лживо, хотя бы потому, что со мной он был всегда малообщителен, малоразговорчив; вместе с тем, насколько я помню, он и с другими также был не сильно разговорчив), дядя Евдоким, а вы делаете кнут длинный, как у пастуха?

– Длинный, – ответил двоюродный дед и, отложив в сторону свою работу, стал крутить «козью ножку» из куска газеты и порции махорки или мелко нарубленного табака – самосада (в своём огороде Авдеевы сажали настоящий табак).

– А можно я возьму кнут… в руки? – через какую-то паузу спросил я ещё, заодно понаблюдав, как дед Евдоким делает и курит свою самокрутку.

– Ну, возьми.

Пока двоюродный дед делал свой перекур, я, для проверки длины кнута, взял его за уже готовое кнутовище и неспешно пошёл с кнутом по двору, – в сторону деревенской улицы. Кнут оказался уже метров 5 длиной. Почувствовав в себе сильное желание пощёлкать им, – а сделать это во дворе Авдеевых было невозможно – из-за домашней живности, всегда, в светлое время суток разгуливавшей здесь, – я спросил деда Евдокима, указав рукой на деревенскую улицу: – А можно я им пощёлкаю, – там?

– Ну, давай, – неотрывно глядя на меня и покуривая свою самокрутку, ответил он.

Выйдя на улицу и увидя, что та была свободна для этого моего занятия, я почти тут же принялся за дело. Вспомнив, как орудовал кнутом богачёвский пастух, когда прогонял стадо через деревню, я стал пробовать копировать его, эти его не столь хитрые движения. Удачно – неудачно копируя их, звука «выстрела» или же обыкновенного хлопка кнутом, как я ни старался, у меня так и не получалось.

– Дядя Евдоким, а почему он не хлопает, не щёлкает? – громко спросил я. В ответ двоюродный дед поманил меня к себе рукой. Бросив кнут на дороге, на деревенской улице, я подошёл.

– Вот эту «косичку» надоть вплести в кнут. Неси сюда его.

Когда я возвратился с кнутом, дед Евдоким, потушив самокрутку, стал вплетать «косичку» в хвостовую часть кнута; «косичка» же представляла собой косичку – в буквальном смысле слова, но из конских волос, как я узнал потом у деда Евдокима. Вместе с тем, «косичка» была не вся «косичкой»: начиналась она петелькой, через которую осуществлялось прикрепление «косички» к хвостовой части кнута, потом шло само плетение, толщиной 5–6 миллиметров, заканчивавшееся прочным, тугим узлом, после которого конские волосы, так сказать, были выпущены на свободу и представляли собой конский тонкий хвостик, сантиметров 5–7 длиной.

– На, – закончив дело, и передавая мне кнут, сказал дед Евдоким.

Взяв кнут, я весело устремился на деревенскую улицу, которая всё также была пуста. Сразу – не сразу, но у меня уже стало получаться относительно громкое щёлкание, хлопанье кнутом. Деду Евдокиму, видимо, было приятно, что я, хоть и в игровой форме, интересуюсь их крестьянским трудом, и поэтому он достаточно терпеливо ждал окончания моей забавы.

Поняв, что и я – в каком-то смысле – могу орудовать кнутом, я тотчас прекратил это своё занятие и вернул кнут двоюродному деду, не преминув спросить его при этом: – Дядя Евдоким, а вы не подарите мне «косичку»?

Вместо ответа дед Евдоким стал выплетать – высвобождать последнюю из кнута; не помню, легко – трудно ли сделав это, он сказал, протягивая её мне:

– Ну, бери.