У кладезя бездны

Двое других, прикрывавших генерала, сделали то, что и должны были сделать в такой ситуации: не разобравшись, они сбили его с ног и прикрыли собой. Все правильно - это и есть первое, что должен сделать личный охранник, прикрыть собой охраняемого, а потом и разбираться что происходит. Один из них почти пришел в себя, в руке у него был короткоствольный Инграм, смертельно опасное оружие в этом переулке, где что ни пуля - то в цель. Он видел еще плохо - но частично пришел уже в себя и целился по звуку выстрелов. Прыгнув в сторону, к стене, я выстрелил и в него, первым выстрелом попав в руку, вторым - в грудь.

А вот дальше будут проблемы. Третий и последний лежал на генерале - или это генерал лежал на нем, и не было понятно, кто есть кто, и кого надо убить, а кого - обязательно оставить в живых для долгого и основательного разговора. Подскочив, я ударил его ногой, пытаясь перевернуть. Чтобы увидеть лицо, он перевернулся - и в этот момент что-то выпало у него из руки, покатилось по грязи - маленький черный мячик, сконцентрированная смерть.

Ах ты...

- Куше-вуа!**** - заорал я изо всех сил и пнул по гранате, отбрасывая ее в сторону лестницы, и сам падая на генерала, чтобы прикрыть его от возможных осколков, если выбить гранату вниз не удастся. Промелькнула еще мысль, что снизу должен идти Патрис, и сейчас он должен быть как раз где-то у лестницы. И если он не поймет уставную команду и не выполнит то, что я крикнул - хотя команды вбиваются на уровне подкорки, как у дрессированных собак - то Патрису хана. И если граната доскачет до конца лестницы и только потом взорвется - то Патрису тоже хана. А потом хана и мне, потому что мне придется объясняться с разъяренными парашютистами первого парашютно-десантного полка Иностранного легиона, которые только что вышли из боя. И ни один из них не поверит, что подозрительный русский хотел как лучше - а не завел их в засаду на узких улочках проклятой Касбы, а потом не убил одного из их боевых товарищей. Что-что - а парашютисты Иностранного легиона последние люди, перед которыми я бы хотел оправдываться за пролитую в операции кровь.

Долбануло - граната хлопнула на лестнице как конфетти, а через долю секунды мне прилетел такой удар в голову, от которого искры из глаз посыпались. Второй удар я отбил, третий нет, успел вскочить одновременно со своим врагом - и почувствовал, что потерял пистолет, выпустил его из рук. А враг стоял напротив меня - молодой, лет тридцати, гибкий, тренированный, и я видел, что мне с ним не справиться...

Генерал, сбитый с ног своими телохранителями, и теперь получивший свободу зашевелился на грязной мостовой Касбы, его рука первым делом полезла в карман...

Автоматная очередь у меня из-за спины прошила грудь третьего и последнего телохранителя, он весь как то осунулся разом - только тот, кто видел, как в двух шагах от него умирает только что стоявший и готовившийся атаковать тебя человек, поймут, как это бывает. Он именно осунулся - а потом стал падать, разом, не пытаясь удержать себя в вертикальном положении, сгруппироваться и облегчить удар об землю. Я ударил его в грудь - и он изменил вектор падения, тяжело всем телом рухнув на генерала, который уже выхватил из кармана пистолет и теперь пытался целиться...

Убитый упал на генерала, лишив его возможности сопротивляться, я навалился сверху. Обернулся - еще не хватало, чтобы меня приняли за "того самого ублюдка", как говорят североамериканские копы.

- C'est moi!***** - крикнул я

- Voir!

Совершенно немыслимым прыжком, через несколько ступенек на площадку запрыгнул Патрис, встрепанный и всклоченный, но живой. В руке у него был GIAT PDW - страшное оружие ближнего боя, разработанной французами. Компоновка Инграма, но с передней рукоятью, патрон от Маузера, но не 7,62 и не девять миллиметров - а специальный автоматный пять и семь с вольфрамовым сердечником. Под него был разработан еще пистолет - в Европе его называли "убийца полицейских", потому что он прошивал стандартный полицейский бронежилет и легкий пулемет с магазином на двести патронов. Я сам стрелял из него и видел, как один из парашютистов написал на стене пулями свое имя. Французы во многих вещах отличались экстремизмом, в том числе и в разработке оружия.

- Цел?

- Да! Какого хрена ты гранату бросил!?

Объяснять было некогда.

- Это не я! Это они!

- Взял!?

- Да!

- Надо валить! Штурмовики попали в засаду! Там банда, человек сорок!

Только сейчас я сообразил - загонщики до сих пор ведут бой. Жестокий - судя по почти непрекращающимся взрывам.

- Бери его и валим!

То ли Патрис ошалел от моей наглости, то ли мой поставленный командный голос и французский с детства сыграли свою роль - но он подчинился. С размаху ударил полковника ногой по голове, потому что связывать времени не было, взвалил себе на плечо.

- Готов!